Бахчанов

— Так вот-с, — скрипел он уже деловитым тоном, — нам с вами надо договориться, чтобы вы не проявляли жестокости к цивилизованным порядкам своего отечества, и тогда мы, то есть власть, дадим вам полную возможность совершенствовать свой талант. Что вы на это скажете?

Наступило молчание. Лара смотрела на свои стиснутые пальцы и собирала всю свою волю, чтобы не попасться в расставляемые сети.

— Я знаю, что вызвана сюда на допрос, — сказала она, — но заранее говорю: отвечать на вопросы не буду.

— А я и не собираюсь вас допрашивать. Ни на столечко! — показал он на желтый мизинец. — Мне просто хочется изложить некоторые соображения насчет условия вашего предстоящего освобождения.

— Освобождения? — с невольным удивлением переспросила она.

Кваков со смиренным видом кивнул ей.

— Почему же тогда меня задержали?

— А потому, что людям долга и службы нужны законные основания в обоих случаях: и обвинения и оправдания.

— В чем же меня обвиняют?

Он помолчал, роясь в бумагах.

— Думается, что вы просто навлекли на себя подозрение не в меру ретивого представителя полиции. Вот и все. А в наше беспокойное время это может стать достаточным основанием, чтобы заставить невинного человека по десять часов ежедневно трепать паклю в "Крестах". То в лучшем случае. А в худшем? Не хочу вас расстраивать, но мой долг открыть вам глаза на правду. Тяжесть обвинения против вас в ходе расследования и свидетельских показаний могла бы быть легко повышена. Статья двести пятьдесят вторая уголовного положения гласит: за участие в сообществе, имеющем целью ниспровержение существующего строя, полагаются каторжные работы до восьми лет. Но это не все. По правилам чрезвычайного положения прокурор может подвести вас под военно-полевой суд и тогда…

Кваков в выразительном жесте поднял глаза к потолку и участливо вздохнул.

— Я ко всему готова, — твердо сказала она, — однако ни в чем не считаю себя виновной.

— Знаю, знаю, — предупредительно заторопился он. — Разве я говорю, что вы виноваты? Напротив. Я нахожу, что улики против вас очень шатки. Скорей тут фигурируют увлечения молодости, проявление благих побуждений. Словом, в дело замешан характер, сударыня. А за характер не судят. С ним только считаются, — и он как бы невзначай повернул абажур от себя, осветив бледное и спокойное лицо Лары, — да и сказать вам откровенно, сударыня, правительство более не нуждается в излишних репрессиях. Дайте только письменное заверение, что не будете оказывать содействия врагам престола, и мы вас отпустим.

Густой румянец залил смуглые щеки молодой женщины. Свобода? Это правда? Но какой ценой? Что за тенета расставляет этот странно вежливый враг?

Вспомнив, как Бахчанов наставлял держаться на допросах, она сказала:

— Свобода человека должна быть подлинной, без оговорок. Никакими письменными заверениями я не могу связать своей свободы.

— Ну вот-с, и вы тоже обижаетесь, как и мои любимицы, — заворчал Кваков. — А устное заявление дадите?

— Между письменным и устным согласием я не вижу разницы.

— По существу, конечно, никакой, — морщась, согласился он. — Однако как же позволите вас понимать? Вы, стало быть, все-таки будете прямо или косвенно (а эти понятия равнозначны) принимать участие в деятельности, для нас враждебной. Не правда ли?

— Я ни в чем не виновата, и вы сами с этим только что были согласны, — отвечала она, выдерживая его неподвижный взгляд.

Кваков зябко потер руки, опустил глаза и в раздумье пожевал губами. Потом поднялся и, как бы борясь с обуревающими его противоречивыми размышлениями, стал медленно прохаживаться по сумрачной комнате. Впрочем, думать ему сейчас было не о чем. План им был заранее продуман, а распоряжения уже отданы.

— Хорошо же, сударыня, — сказал он, вновь заходя за стол. — Так и быть. Решусь. Во имя человеколюбия решусь на неслыханную меру в моей практике и приму на себя всю ответственность. Не буду вас понапрасну задерживать, да признаться, я и сам спешу отсюда пораньше выбраться, — он подвинул к себе коробку с куклами, — у моих канашек сегодня день рождения, — он нажал кнопку звонка. Вошедшему чину Кваков торжественно сказал: — Эта женщина подлежит освобождению. Верните ей все ее вещи и сегодня же отпустите. Всех благ, сударыня.

Он поклонился Ларе, как ей показалось, с загадочной усмешкой и взял под мышку обе коробки с куклами.

Валил густой снег. Лара шла по Александровскому проспекту. Ей все еще думалось, что она находится в тюрьме. Нет стен, нет стражи, хотя есть чьи-то всевидящие глаза. Они следят за каждым ее шагом, жестом, поворотом головы, может быть, выражением лица. Это ощущение обострилось с того момента, как она увидела среди прохожих идущего за ней человека в сером пальто. Он следовал неотступно, и едва она вошла в булочную, он остановился у витрины и стал смотреть через окно. Когда Лара сделала попытку направиться к нему, он уклонился от встречи и, перейдя на другую сторону улицы, остановился и стал стряхивать с себя снег.