Балканская звезда графа Игнатьева

Что ж, пришло время нам проститься с Гладстоном и его компаньоном, жаждавшими политического реванша. Оставим их в шумной и многолюдной таверне на Бишопс-гейт, в самом центре делового Лондона, увлечённо обсуждающими планы по мирному свержению кабинета министров.

В тот хмурый декабрьский день 1877 года главного обитателя дома номер 10 на Даунинг-стрит, главного оппонента Гладстона, также не было на месте. Окна были плотно зашторены, и одинокая фигура полисмена-«бобби» в шлеме и плаще выглядела уныло. Уже почти два года новый премьер-министр Бенджамин Дизраэли, сэр Биконсфилд проживал в правительственном отеле в садах Уайтхолла, всего в нескольких минутах ходьбы от Даунинг-стрит и Вестминстерского дворца. Выбор подобного места был продиктован не только желанием Дизраэли, известного своим эгоцентричным поведением, «снова жить как джентльмен» на лоне природы, но и более прозрачными обстоятельствами: великий и ужасный «Диззи» медленно и верно угасал. Политик был настолько не здоров, что не мог ходить даже на короткие расстояния до Даунинг-сгрит, куда его отвозили исключительно на коляске. И хотя его тело было немощно — Дизраэли практически превратился в иссохшую египетскую мумию, — но в глазах время от времени вспыхивал неукротимый яростный огонь парламентского дебатера, драчуна, авантюриста и прожжённого циника.

Нежно-лиловая примула в петлице семидесятитрёхлетнего графа Биконсфилда задрожала всеми лепестками вместе с острыми плечами хозяина смокинга (именно франту Дизраэли принадлежит честь изобретения этой разновидности мужского костюма с атласными лацканами, чтобы пепел от сигар не оставлял никаких следов):

— Разница между бедой и катастрофой, мой милый друг, заключается в следующем: если бы Гладстон упал в Темзу, это было бы несчастьем, и если бы его кто-то спас, то я полагаю, было бы катастрофой!

Дизраэли хохотал искренне, почти по-детски, выпятив свою большую нижнюю губу. Его визави, бывший военный агент её величества в России Уэлсли, специально был отозван с турецкого театра военных действий, чтобы как очевидец событий обрисовать премьер-министру реальную ситуацию на Балканах. Из-под выгнутых ножек дубового викторианского стола на него смотрели остроносые старомодные ботинки Дизраэли с большими красными розетками.

— Поймите, милейший, — премьер-министр говорил снисходительно и ласково, как педагог в школе, — это война на ножах. Гладстон снова, как бульдог, рвётся на арену цирка. Заплатить за поделку 2000 фунтов — слишком большая сумма за бумагу, которая не стоит двух или трёх шиллингов!

Церемония встречи и сам внешний вид Дизраэли напоминали Уэлсли иллюстрации Тенниела к сценке чаепития Алисы на шляпе Болванщика. Та же бледная, как пергамент, кожа, обтягивающая скулы, словно отравленная клеем шляпных политических интриг, длинные коричневые и наманикюренные ногти, старомодная и вычурная одежда. Образ Дизраэли, вернее, карикатура на него в журнале «Панч» уже стала прототипом для другой иллюстрации книги — Человека в бумажном костюме, который ехал в поезде вместе с Алисой. Но именно Безумный Шляпник более всего, как казалось Уэлсли, был сейчас похож на премьера. Уэлсли провёл рукой по глазам, усилием воли пытаясь подавить в себе нежелательные ассоциации, чтобы сосредоточиться на общении с премьер-министром, который не отличался хорошим слухом.

— Можете ли вы поручиться, что русская армия не достигнет Адрианополя раньше чем через шесть недель, — глаза Дизраэли, острые и цепкие, казалось, были готовы проникнуть вглубь души Уэлсли.

— Милорд, по моим соображениям, это событие должно произойти в течение ближайшего месяца.

Лорд Биконсфилд был явно опечален этим ответом. Он поднялся с кресла и подошёл к мраморному камину. В задумчивости посмотрел на весёлые огоньки, перебегающие с одного полена на другое, затем резко повернулся к Уэлсли и произнёс с мрачным выражением:

— Если бы вы мне могли гарантировать шесть недель, то мне было бы ясно, что делать. Я напрасно поверил военному министру, уверявшему меня, что полковник Уэлсли не вполне знает того, о чём говорит. На вашей телеграмме о падении Плевны министр написал, что «Балканы никогда не могут быть перейдены зимою». Теперь я вижу, что это не так, и вынужден принести вам, мой друг, мои извинения. В жизни, как правило, преуспевает больше других тот, кто располагает лучшей информацией.

— Сэр, по слухам, царь направил на Балканы Игнатьева. Об этом мне говорили ещё в Плевне. Сейчас он, скорее всего, по дороге в ставку главнокомандующего. Наши агенты сопровождали его до Бухареста.

Услышав эту новость, Дизраэли разволновался не на шутку:

— Это всё равно, что запустить волка на псарню. Прибытие Игнатьева как удар грома. Ничего не могло бы быть более неподходящим и неуместным, чем его новый приезд в Турцию, особенно в такой решающий момент. Нам нужен в Стамбуле сильный и волевой игрок, способный спутать карты русским, — веско резюмировал Дизраэли. — Генри (Лэйярд, посол Англии в Турции) староват, нужен молодой и жадный до подобной охоты волк.