Балканская звезда графа Игнатьева

— Да, это так, милорд. Солсбери в своё время был просто ребёнком в руках Игнатьева.

— Оставьте его в покое. У него был период ошибочных иллюзий, когда он был больше русским, чем Игнатьев. Сейчас, слава Богу или Аллаху, Солсбери настроен антирусски самым категорическим образом. Я глубоко убеждён, что её величество обретёт в его лице наиболее эффективного, преданного и приятного министра. Кстати, а мадам Игнатьева? Как всегда, аккомпанирует своему супругу в поездке?

Уэлсли обратил внимание, что при упоминании имени госпожи Игнатьевой худощавое лицо Дизраэли оживилось, глаза утратили привычную насмешливость и стали почти мечтательными...

— Нет, милорд. Игнатьев, насколько нам известно, едет в Турцию один.

— Да? Это отчасти меняет дело. Скажу вам больше: опасная пара Игнатьевых стоит больше нескольких броненосцев. Я помню эту роскошную леди, с которой легко найти общий язык по любому вопросу, за исключением случаев, когда дело касается предложения что-нибудь выпить. Когда ей предлагали на выбор вино, херес или манзаниллу, она неизменно отвечала: «Да, что-нибудь», но никогда не пила... Светские львицы, прослышав, что русская леди превосходит их красотой и обходительностью, да ещё и позволяет себе зазнаваться по этому поводу, решили без боя не сдаваться. Представьте себе, милейший, эту сцену — Лондондерри сгибалась под тяжестью драгоценностей трёх объединившихся семейств. Но эта русская плутовка превзошла их одним — зато каким бриллиантовым колье! О, это был незабываемый вечер!

Расстояние от Вестминстера, где Дизраэли рассыпался афоризмами и остротами перед своим собеседником, до здания на площади Чатам-плэйс, где находилось русское посольство, около четырёх миль. И если английские политики веселились, то русский посол граф Пётр Андреевич Шувалов пребывал в дурном расположении духа. Настроение графа «Шу», как прозвали его лондонские снобы за светские манеры, остроумие и шарм, изрядно подпортили последние политические события. «Королева воистину лишилась рассудка, — ворчал про себя Шувалов. — Английской конституции недостаточно, чтобы пресечь влияние этой женщины, вбившей себе в голову о войне с нами». Чтобы избежать мелких и колких для его самолюбия неприятностей, он даже испросил у Санкт-Петербурга разрешение не посещать отдельные официальные рауты, на которых звучали небылицы в адрес России. Ладно бы чопорный английский истеблишмент — обыватели, весьма смутно представлявшие, где, собственно, находятся эти Балканы, уверовали в то, что «русский медведь» нацелился покуситься на английские интересы. Газеты «тори» с подачи Дизраэли и его союзников по кабинету убеждали англичан в том, что Россия угрожает торной дороге в Индию через Египет и нация должна объединиться как один человек на защиту Суэцкого канала, на защиту колоний, составлявших жемчужное ожерелье британской короны. Что говорить об обывателях, если сама королева Виктория патетически восклицала: «О! Если бы англичане были теперь как раньше! Но мы всё же отстоим свои права!» Общая антирусская истерия привела к тому, что к февралю 1878 года контроль над внешней политикой Великобритании полностью оказался под контролем триумвирата во главе с Биконсфилдом. Это стало последней победой неутомимого Дизраэли. «Я выдвигаюсь вперёд как человек войны во всех случаях и должен говорить подобно Марсу», — провозгласил он, отбросив дипломатическую шелуху. Однако планы сорвать куш чужими руками провалились. Австрийцы отказались мобилизовать свою армию на границе с Россией, а турецкий султан Абдул-Гамид, которого так стремилась защитить королева, помалкивал насчёт отправки британской эскадры в турецкие проливы, несмотря на все мольбы английского посла в Стамбуле.

— Как говорится в русской пословице: и на старуху бывает проруха! Так и получилось, — удовлетворённо хмыкнул Шувалов, узнав об этом. — Всё почему: спешка, давай-давай, вот у этого жида, старающегося всеми мерами вредить России, ничего не вышло. Посмотрим, как он запоёт, когда я лично сговорюсь с Гладстоном.

— Я бы искренне желал, чтобы они все — и ничтожные турки, и эти безумные русские утонули на дне Чёрного моря, — в то же самое время чертыхался Дизраэли.

— Пусть себе русские, турки и англичане препираются вволю, пусть дерутся, — спокойно думал Бисмарк, расхаживая взад и вперёд по кабинету. Его тяжёлые шаги гулко отдавались по паркету. — Решение дела будет зависеть от меня. Пусть ответственность за события падает на Англию и Россию, я же буду спокойно ожидать исхода борьбы в полной уверенности, что извлеку из неё всё, что будет возможно для Германии.

Бисмарк ногтем сковырнул с сигары пепел, улыбнувшись отзвуку своей старой мысли: вспомнил как по молодости лет, по наивности, мечтал уехать посланником в Константинополь, чтобы не посещать по служебным обязанностям опостылевший Берлин. Теперь он вершит судьбой Константинополя, да и не только Константинополя, из того же самого Берлина! Видно, планида у него такая. Услышать в истории поступь Бога, подпрыгнуть изо всех сил и вцепиться в фалды Его сюртука.