Балканская звезда графа Игнатьева

«Только такие равновеликие фигуры, как я и Бисмарк, могут достойно вершить дела войны и мира. Конечно, ещё есть места и для императоров, — погрузился в размышления стареющий политик, — можно подумать и об Австрии с Андраши? Униженная и слабая Франция не в счёт. Союз трёх континентальных держав — это гарантия мира для будущих поколений. Надо только сгладить этот «острый угол» по фамилии Игнатьев». Канцлер жестоко ошибался. Его партнёр по предполагаемой постановке давно раскусил слабые стороны Горчакова. В своих мемуарах Бисмарк предельно жёстко и цинично отзовётся о Горчакове: «Его личное соперничество со мной имело большее значение, нежели интересы России: его тщеславие и зависть по отношению ко мне были сильнее его патриотизма».

* * *

Это послание было составлено 5 февраля 1878 года в то самое время, когда граф Игнатьев вёл трудные переговоры с турками.

Процитируем его содержание:

«Господин Бисмарк собирается сказать своё слово. Его ждёт вся Европа. Оно будет решающим. От него зависит обеспечение всеобщего мира путём укрепления союза трёх дворов в предварительных переговорах, которые мы предлагаем. Вы вооружены всеми необходимыми документами, чтобы осведомить его о нашей позиции, наших желаниях, наших необходимостях, наших решениях. Мы не можем сделать ничего лучшего, чем ждать, что подскажут ему чувства к нам и убеждения относительно будущего наших отношений. Примите и пр.».

Как вы думаете, кто автор этого послания? Этой, по сути, хвалебной оды Бисмарку. Немецкий журналист, писатель, политик? Англичанин, француз, австриец? Нет.

Автор этого текста русский министр иностранных дел Российской империи, князь Александр Михайлович Горчаков. Закончив диктовать, канцлер бросил испытующий взгляд карих глаз, скрытых за толстыми линзами очков в золотой оправе, на собеседника.

— Прошу вас незамедлительно отправить эту депешу дипломатической почтой нашему послу в Берлине. Насколько я знаю, в ближайшее время в Лондон через Берлин отправляется дьякон Сперанский, человек вполне надёжный. Отправьте почту с ним на условиях полной конфиденциальности, чтобы лично вручить её Убри.

Маленький и, видимо, неуклюжий человек из Иерихона Закхей не смог увидеть Христа из-за голов людей и взобрался на дерево. Над ним начинают смеяться, бросают в него камни. Смысл этой евангельской притчи в том, что Закхей не может пробиться через толпу людей к Спасителю из-за своих прошлых грехов. Каждый человек несёт на себе отпечаток своей злости, тщеславия, корысти и собственной глупости. Стена людская — метафора. Стоит эта стена и не пускает. Закхея ко Христу, не даёт возможности увидеть Его...

То же самое, кажется, и произошло с Горчаковым, с 11-м канцлером Российской империи.

КАТЕНЬКА ДОЛГОРУКОВА И КРЕСТ НАД СВЯТОЙ СОФИЕЙ

— Если суждено, то пусть водружают крест над Святой Софией! — государь решительно поставил на стол фарфоровую чашку, так что горячий кофе расплескался на подносе.

Он давно уже изменил старой привычке пить по утрам кофе с неизменным лейб-медиком Епихиным, предпочитая общество любимой Катеньки, Екатерины Долгоруковой. Если его грозный батюшка, Николай Павлович, Николай I, традиционно пил свой кофе между 9 и 10 часами утра на половине императрицы в кругу семьи, то он, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая, проводил утро в комнатах своей любовницы в Зимнем дворце. В остальном Александр, как и все Романовы, был по-немецки педантичен и скрупулёзен, особенно в мелочных вопросах обмундирования, цвета погон и воротников, статей воинских артикулов и так далее.

Несмотря на морозное и пасмурное утро, государь чувствовал сегодня себя в особенно приподнятом настроении, вершителем судеб мира, а глаза его «обожаемой шалуньи», его «дуси», светились как никогда теплотой и любовью. После испытаний и лишений Балканской войны Александр с упоением наслаждался заботой, которой окружила его любимая Катенька, страхи о преждевременной смерти, которые его сопровождали всю кампанию, отошли куда-то на задний план. В шестьдесят четыре года император Александр II держал себя с нею как восемнадцатилетний мальчик. Вот и сейчас его пальцы паучьими движениями переползли от горячего и выпуклого низа живота женщины к двум очаровательным холмикам, спрятанным под лифом платья, и стали их мять. Его возлюбленная, как бы не замечая интимных ласк, без умолку щебетала, поглощая одну за одной шоколадные конфеты из бонбоньерки.