С самого утра стояла отвратительная серая погода. Тучи низко нависли над Сан-Стефано, сливаясь на горизонте с морем. Южный ветер гнал их всё больше и больше. Несколько раз поднимался дождь. Близ самого берега колыхались суда, из Константинополя то и дело шли пароход за пароходом, нагруженными пассажирами, стремившимися сюда посмотреть на объявление мира и на парад.
В час пополудни войска уже были собраны на лугу перед местечком. Всех выстроили в три боевые линии, четвёртую составила кавалерия. Впереди стояли рослые гвардейцы, на груди которых красовались Георгиевские кресты. Солдат было так много, что правый фланг, в котором находился Никита Ефремов, почти упирался в берег, а левый в насыпь железнодорожного полотна. Перед войсками наскоро соорудили походный алтарь, с иконой, когда-то следовавшей во всех походах с Михаилом Кутузовым, а потом подаренной им Опочинину, а им, в свою очередь, великому князю Николаю Николаевичу. Словно тени великих предков осеняли своими победами своих правнуков, находившихся здесь, на Балканах. В начале третьего сосед толкнул Никиту под локоть: «Смотри! Ишь тоже пришли». Никита с любопытством обернулся и увидел, как близко-близко, у самого берега прошёл английский корабль, на палубе которого стояла масса англичан в парадных мундирах. Полосатый «Юнион-Джек» гордо плескался на корме, а грозные жерла канонерок были задраены. «Полюбуйтесь — сладко ли!» — слышалось в рядах русских. Ещё около часа они простояли в безмолвии, ожидая приказа главнокомандующего, как послышалась команда «составь!». Тотчас ружья были поставлены в козлы, и ещё недавно недвижная масса солдат заколыхалась как разноцветная лента.
— Чего ждём? Почему остановка? — волновались офицеры. — Не отложили ли переговоры? Не отказался ли Савфет-паша подписать условия?
Люди заволновались, как бывает всегда, когда назревает что-то переломное, значительное, что может изменить их судьбы. Но в одном Никита был абсолютно уверен. Ружьё его было заряжено, у него и всех его сослуживцев было по сто патронов и более, не то что во время боя под Ловчей. «Либо мы сейчас пойдём на Царьград, либо войне конец», — решил про себя Никита и неожиданно успокоился. Прошёл ещё час, показавшийся многим вечностью. Задул южный ветерок, принёсший вечернюю прохладу. Солдаты уже с «братушками» — греками, турками и армянами — переговорили, успели перекурить по сигаретке и даже стали скучать, когда раздалась команда «к ружью!». Моментально все выстроились, но спустя четверть часа вновь услышали команду «составь!». Туг уже не выдержали самые спокойные:
— Должно быть, не удастся сегодня!
— Да что там с этим Салфетом чайные церемонии разводят!
Показалось открытое ландо — в нём приехала сюда графиня Екатерина Игнатьева, жена посла. Понятно, с каким нетерпением она ожидала развязку этого вечера. Сидя в коляске, она нервно куталась в серую тальму[26]
. Ей было не до улыбок — все её мысли были там, в маленьком двухэтажном домике, где напряжённо вёл переговоры её супруг. Генеральный консул в Константинополе Хитрово пытался как-то отвлечь её расспросами, женщина всё молчала. Наконец ответила односложно: «Да». И нахмурилась, замкнувшись в своих переживаниях. Предчувствия были верны: турки в последний момент решили вдруг оспаривать пункт о «совместном отстаивании заключённого мира». Великий князь, не выдержав ожидания, послал Скалона к Игнатьеву узнать, в чём дело. Скалон застал его читающим очередную инструкцию Горчакова.— Это чёрт знает какой вздор, — сказал ему Николай Павлович, — если бы я его держался, мы бы никогда с турками не сошлись.
— Его высочество прислал меня узнать, в каком положении дело? — спросил Скалон.
— Признаюсь, сам с нетерпением ожидаю турок, — с подчёркнутым спокойствием произнёс Игнатьев. — Они бесполезно тянут время, устраивая маленькие азиатские затруднения, и вот всё не едут. Всё равно никуда от нас не денутся, черти этакие. Я уже послал к ним своего помощника Церетелева.
Через некоторое время приехал взволнованный Церетелев: «Они согласились!»
— Слава Богу! Слава Богу! — воскликнул Игнатьев. Голос его ломался, дрожал: — Вы скажите его высочеству, что они опять делали затруднения, но я взял на себя и отстранил пункт о совместном отстаивании заключённого мира. Скажите, что я рассчитываю на поддержку его высочества, а то Горчаков меня съест с потрохами! Помните, как Шувалов мне сказал: «Ты заключай только мир, а уж мы-то тебя поддержим вот чем, — он показал кулак, — против тех, кто будет кричать всякий вздор».
— Скажу, Николай Павлович, будьте уверены, — успокоил Скалой. — Его высочество вас поддержит, потому что у него нет разногласий с вами.