В отличие от наступления под Жлобиным, первыми на нейтралку вышли не стрелки-пехотинцы, а ощетинившиеся бульдозерными отвалами массивные инженерные машины разграждения, катя перед собой тяжелые шипованные колеса минных тралов. В верхней части корпуса этих машин, по размерам и форме напоминавших довоенные танки КВ-1, были установлены маленькие башни со спаренными автоматическими пушками, которые, поворачиваясь из стороны в сторону, подслеповато высматривали потенциальную опасность. И только вслед за ними, пригнувшись и стараясь укрываться за бульдозерными ножами, мелко семенили бойцы штурмовых групп, вооруженные автоматами и реактивными пехотными огнеметами. Но даже такой шквал огня отнюдь не гарантировал тотального поражения. Под тралами захлопали мины – чаще противопехотные, но время от времени и противотанковые; да и немцы в окопах умерли не поголовно и кое-кто старался дать отпор даже в такой, безнадежной для них, ситуации. То тут то там начинали татакать пулеметы и хлопали винтовочные выстрелы, но только все это было уже не более чем бессмысленное сопротивление. Бульдозерный нож пулями и осколками не пробивается даже в упор, а в ответ в немцев летели плевки из огнеметов и ручные гранаты, стрекотали спаренные автоматические пушки разградителей. Штурмовые группы – они для того и созданы, чтобы с минимальными потерями давить разрозненное сопротивление в такой местности, где сам черт сломит ноги, руки и свернет себе шею.
Потом по следам, проделанным тяжелыми машинами и означающими безопасность, сначала жидкой цепочкой, а потом все гуще и гуще, вперед побежала наша советская пехота – занимать полностью разбитую и разрушенную первую траншею. Мало-мальски тактически грамотному человеку было понятно, что как раз сейчас из глубины вражеской обороны к линии фронта спешат наспех сколоченные временные кампфгруппы из писарей, поваров и сапожников, задачей которых будет хоть немного приостановить наше наступление. А ведь впереди, в четырех километрах от только что прорванной линии траншей, находится передовой рубеж фортов Киевского Ура, оставленных нашими войсками еще в начале августа, во время первого немецкого штурма города, и наверняка приспособленная фашистами под свои нужды. Ага, восьмидюймовые артсамоходы вслед за пехотой тоже потянулись на проделанные проходы, и туда же летят снаряды продолжающих артподготовку гаубичных батарей – а значит, прежде чем мы сумеем вырваться на оперативный простор, там, на линии фортов, предстоит вторая серия эпического представления, именуемого «прорыв вражеской долговременной обороны». Наше время наступит позже, когда командование даст добро и сначала Таманская дивизия, а потом уже и мой мехкорпус, устремятся вперед, в проделанную пехотой и штурмовыми частями дыру в немецких боевых порядках.
2 мая 1942 года, полдень. Правобережная Украина, полоса ответственности группы армий «Юг», город Фастов.
Рядовой французского легиона СС (бывший сержант французской армии) Поль Жаккар (31 год)
Ну, у этих бошей все не как у людей. Как я ни доказывал, что во французской армии носил звание сержанта, в легион меня записали в звании рядового. А все дело в том, что полковник Симон Перье, который вызвался командовать набранной в нашем лагере восемнадцатой пехотной бригадой, на все командные посты (до командиров отделений включительно) расставил своих людей. При этом немецкое начальство отнеслось к этим безобразиям наплевательски. Как нам сказали, наше дело – сдохнуть за Великую Германию и фюрера под русскими пулеметами прежде немцев, а то, как это будет организовано, их не касается. Тем более что ни о какой добровольности и речи не шло. Подождав три дня и, несмотря на все призывы Старика[37]
, не получив никакого по-настоящему массового потока добровольцев, немцы просто объявили мобилизованными всех содержащихся в лагере французских военнопленных. И только такие как я, что сами вызвались служить бошам, на всю оставшуюся жизнь заполучили клеймо предателей-коллаборационистов.