Балканы. Красный рассвет

И ведь вокруг этого Дюрана сразу же образовался кружок поклонников и почитателей с увлечением слушавших его рассказы. Явных «красных», как сам Дюран, среди них не было, в основном это были наши «патриоты», яро ненавидящие бошей. Можно сказать, что, поскольку офицеры ехали отдельно, сержант стал неформальным командиром нашего вагона. Но при этом я не понимал причин оптимизма его сторонников, ведь вряд ли большевики и их покровители будут разбираться в том, кто из нас какие исповедует. Точнее, в этом не будут разбираться их пулеметы, которые одинаково настригут и «красных» и «коллаборационистов», и французских «патриотов», и тех, кому на все напревать и хочется прожить подольше и желательно получше.

Конечно, стоило бы доложить об этом «красном» гауптману Лемке, только это бесполезно. Были уже прецеденты. Следующим утром доносчика, такого же добровольца, как и я, просто не обнаружили в вагоне. «Пытался погадить в открытую дверь и выпал на повороте», – не моргнув глазом доложили очевидцы. Да как же выпал – скажите прямо, что тюкнули беднягу по башке тяжелым предметом и вышвырнули, взяв за руки, за ноги, спиною вперед как куль с дерьмом! И ведь никто не стал разбираться; просто никому из немцев не было интересно, кто из нас и как сдохнет. А среди наших коллаборационист – это почти покойник, который живет только до первой ошибки, которая станет для него последней. Вот поэтому я и молчу, только поддакивать этому Дюрану не буду, все равно не поверит, что я стал сторонником большевизма. Пусть лучше все идет как раньше. Я – дурак, который по неразумию вляпался в дерьмо и теперь не знаю, как от него очиститься. А насчет того, что будет в дальнейшем – все мы надеемся на лучшее, и сержант Дюран с его сторонниками не исключение.

Сегодня утром, когда наш эшелон буквально из последних сил втащился на станцию Фастов, громыхание канонады достигло максимума. Казалось, сотни тяжелых орудий стреляют где-то поблизости, и знающие люди поспешили сообщить, что мы уже совсем близко к фронту – километров пятьдесят, не больше. К тому же перед самым нашим прибытием по станции был нанесен бомбовый удар (явно не первый за последнее время) и теперь, когда эшелон пытался затормозить у того места, где недавно стояло здание вокзала, перед нами предстала картина ужаса и разгрома. Почти все здания на стации были разрушены и горели. Повсюду стелился удушливый черный дым, а на путях, которых тут было не менее десятка, стояли остатки того, что совсем недавно было вагонами. Вся станция перед нашим прибытием была забита поездами, но лишь небольшая часть из этих составов являлась военными эшелонами, а остальные… В основном из разбитых вагонов по путям рассыпались груды самых разнообразных вещей, словно под бомбовый удар попала кочующая лавка старьевщика… но больше всего впечатлял большой белый рояль, вдребезги разбитый вместе с вагоном.

– Никто не грабит завоеванные земли с таким энтузиазмом, как боши, – сплюнув, сказал Дюран, – но этим уже точно ничего не потребуется, потому что в аду их примут даже без молитвы.

И ведь точно – стоило мне присмотреться, как я обнаружил, что среди обломков вагонов, вещей и прочего хлама в художественном беспорядке валяются трупы в серых мундирах немецких солдат и зелено-коричневой униформе венгерской армии, а также мертвые эсесовцы в своем пятнистом камуфляже. Последних было особенно много на перроне у здания вокзала, к которому сейчас и подходил наш эшелон. Видно, место для него во всей этой кутерьме освободили еще до того, как начался налет, а потом всем стало уже не до нас. Соседний путь до налета занимал эшелон с какой-то венгерской частью. Сейчас от вагонов остались только голые остовы, вокруг которых валялись посеченные осколками трупы в мундирах табачного цвета. Очевидно, когда начали падать бомбы, венгры только начали разгрузку, потому что часть солдат еще находились в изрешеченных в щепы вагонах, другие же валялись по соседству между путями. Создавалось впечатление, что пока не прозвучали первые взрывы, никто ни о чем не подозревал. Обычно по сигналу воздушной тревоги люди успевают отбежать от эшелона значительно дальше, и раненых бывает в несколько раз больше, чем убитых, не говоря уже о том, что большая часть подвергшихся налету солдат вообще не получает ни царапины. Но тут все было не так, совсем не так. Только некоторые выжили во время налета и сейчас стонали или звали на помощь; остальные умерли почти одновременно, даже не успев испугаться, словно самолеты, сбросившие бомбы, были быстрее молнии или совсем бесшумными^[38].

– Если бы мы прибыли сюда полчаса назад, то лежали бы рядом с этими уродами, – кивнул на трупы эсэсовцев сержант Дюран, – чувствую, что здесь не обошлось без тех, о ком немцы совсем не любят говорить вслух. Ясно, что сегодня утром русские начали наступление, прорвали фронт – и теперь боши кидают в эту дыру все, что оказалось у них под рукой.

«Ну вот и все, – обреченно подумал я, – сейчас мы умрем…»