Баллада о мошенниках

Что это еще за чертовщина такая?

Ты как-то видел по телевидению передачу об убийственных кожных болезнях, и тебя до сих пор пугает воспоминание о саркоме Капоши[17].

Поэтому выходишь из ванной и ищешь среди книг медицинский словарь, листаешь его и пытаешься что-то понять.

Твои волшебно-одухотворенные сущности вновь оживают.

Потом звонишь своей матери, чтобы узнать телефон вашего врача.

– Добрый день, мама, – церемонно приветствуешь ее.

– Я бы сказала «добрый вечер», поскольку уже семь часов, – отвечает женщина, которая однажды закатала рукава твоей рубашки, чтобы посмотреть, нет ли у тебя на руках следов от шприцев.

– В самом деле?

– Как поживаешь?

– Хорошо, мама. Я только что обнаружил, что представляю собой некий поразительный механизм. Возьми, к примеру, хотя бы мою кожу: она покрывает четыре квадратных метра поверхности моего тела, она эластична, регенерируется, если надрезать, затягивается и заживает… не пропускает воду и все прочие жидкости – герметичнее любых водонепроницаемых часов… кроме того, автоматически регулирует теплообмен. Короче, она просто необыкновенна, эта моя кожа!

– Как у всех, – отвечает твоя мать, возводя очи горе. (Предполагаешь ты. Ты ее обожаешь.)

– Да, мама, но не все это знают и помнят. А я знаю, что я – совершенный механизм. Кстати, мне нужен телефон доктора…

* * *

Часом позже, возвращаясь домой из табачной лавки, включаешь мобильник в надежде найти в нем какое-нибудь послание —

от Кристины, желающей поговорить с тобой;

от Мило, сообщающего, что Гриссино хочет встретиться с вами;

от какого-нибудь приятеля, предлагающего как-то провести вечер, –

и останавливаешься в толпе у светофора на виа Россини.

Мимо проезжает автобус, унося прочь уйму лиц, которые кажутся тебе злющими и усталыми, и ты предполагаешь, что и вы, стоящие у светофора, тоже должны казаться тем, кто в автобусе, скопищем злых и усталых физиономий.

Тут вдруг звонит мобильник, подносишь его к уху и слышишь сообщение автоответчика о том, что «поступили новые сообщения».

Это всегда чудеснейшая новость, она заставляет почувствовать себя живым – и в то же время обманывает, вынуждая поверить, будто кто-то ищет нас, кому-то мы нужны, а может статься, это и на самом деле так, и ты со странной тревогой немедленно набираешь номер автоответчика, представляя сначала голос Кристины, потом Мило, затем – непонятно почему, ведь это невозможно, – Гриссино…

И слышишь озабоченный женский голос, который медленно произносит:

– Antonio… estoy en Roma y el tel'efono del hotel es… cero-seis-tres-cinco-dos-tres-tres… ll'amame pronto. Te quiero[18].

В голосе этом сквозит что-то невосполнимое и щемящее: «Срочно позвони. Люблю тебя».

И отчаяние это особенно мучительно, потому что поражает тебя не как человека, которому предназначены эти слова, а как постороннего.

Ты тронут, взволнован, думаешь об этой женщине, которая сразу же представляется тебе почему-то латиноамериканкой, а не испанкой, она в затруднении, ищет какого-то Антонио, и вдруг этот неверный номер – твой номер! – единственный якорь спасения?

Возможно, у нее нет денег, чтобы позвонить еще раз.

А может, неверный номер был дан ей намеренно или это случайная ошибка.

Но, так или иначе, они, судя по всему, никогда больше не встретятся, она и Антонио…

Короче, оказываешься вдруг в самом центре драмы, о которой почти ничего не знаешь, и хотел бы помочь, хотел бы узнать побольше, и снова слушаешь сообщение автоответчика:

– Антонио… я в Риме, телефон гостиницы… ноль-шесть-три-пять-два-три-три… Срочно позвони. Люблю тебя.

Тебя одолевает искушение позвонить в римский отель и сказать этой женщине, что номер, который она набрала, неверный и поэтому Антонио не знает, что она в Риме, а ты рад был бы помочь ей и все такое, и, теряясь, в нерешительности вновь слушаешь запись:

«Антонио… я в Риме, телефон гостиницы… Срочно позвони. Люблю тебя».

И опять улавливаешь в ее голосе что-то действительно отчаянное, какое-то мучительное чувство, буквально выбивающее тебя из колеи.

Оно тревожит в глубине твоей души нечто давно уснувшее, чего ты коснулся, но пробуждать не хочешь, и теперь тебе страшно – ты ведь думал, что все позабыл…

И потому реакция твоя неожиданна: весь дрожа, опускаешь мобильник в карман.

Минут через десять идешь по виа Катания, представляя очертания губ Кристины и любуясь ими, как вдруг какой-то синьор, маячащий у телефонной кабины, останавливает тебя:

– Простите, могу я попросить вас об одном одолжении?

– Слушаю вас, – неуверенно отвечаешь ему, слегка отступив.

– Видите ли… не могли бы вы сделать один телефонный звонок вместо меня?

Внимательно оглядываешь его.

Ему лет пятьдесят, костюм наихудшего покроя, незнакомец явно очень взволнован, в глазах испуг.

– Хорошо, – говоришь ты.

Он благодарит тебя, пытаясь натянуть улыбку на грустное лицо.

Потом поворачивается, вставляет в аппарат телефонную карту, снимает трубку, набирает номер и протягивает ее тебе.

– Попросите Барбару, – говорит он.

– Хорошо. И что сказать, когда она ответит? – спрашиваешь ты, поднося трубку к уху.

– Ничего. Скажите, что ошиблись.

В трубке раздаются гудки.