Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Таким образом, если имущественные конфликты между супругами разбирались в обычных судах, то аналогичные и не менее запутанные, чем у Савинова, дела поступали в совестный суд, поскольку предполагалось, что тяжущиеся настроены не столь враждебно по отношению друг к другу и их споры можно уладить при помощи процедуры сродни посредничеству, не прибегая к полноценному судебному разбирательству. В реальности тяжбы между родителями и детьми были какими угодно, только не дружественными. В качестве примера тому приведем ожесточенный конфликт конца 1840-х годов между довольно состоятельным мещанином Колпинским и его сыном Петром по поводу заемного письма на 10 тыс. рублей, на которое предъявлял претензии отец, хотя оно было выписано на имя сына. Колпинский-старший даже пожаловался властям на то, что Петр выгнал его из дома, уговорив полицию изъять все имущество отца и отдать ему. К несчастью для отца, его дом тоже был переписан на его внучку, а кроме того, заложен отцу его невестки, крепостному крестьянину Цурикову. Петр утверждал, что его отца никто не выгонял и что на самом деле тот уехал в Москву, чтобы взыскать со своего зятя долг в 550 рублей ассигнациями. Каким образом совестный суд решил бы этот ожесточенный спор, неясно, но отец умер в августе 1848 года, и дело незамедлительно было закрыто[548].

Помимо совестного суда, еще одним способом обойти правовую систему было обращение в Третье отделение: российская тайная политическая полиция по сути играла роль параллельной судебной системы, поскольку ее офицеры обладали обширными полицейскими полномочиями, позволявшими им вмешиваться в гражданские тяжбы и расследовать особенно важные уголовные дела. Как неоднократно упоминалось в этой книге, должностные лица Третьего отделения и его военизированного органа, Корпуса жандармов, использовали свою близость к царю в качестве рычага влияния; кроме того, имевшееся у них право административной ссылки и полномочия на проведение расследований ограждали их от давления на местном и региональном уровнях.

Однако эти полномочия тоже имели свои пределы, поскольку Третье отделение, с одной стороны, само по себе не могло выносить судебные решения, а с другой – лица, занимавшие высокое положение и обладавшие хорошими связями, зачастую не были склонны прислушиваться к его увещеваниям. Именно так произошло в случае статского советника Александра Варенцова, женатого на дочери коллежского асессора князя Федора Андреевича Голицына. Несмотря на свой скромный чин, князь был богатым человеком и занимался ростовщичеством. В 1849 году Голицын передал своей дочери Софье несколько долговых расписок на 30 тыс. рублей – судя по всему, из-за того, что его тревожило мотовство зятя и он хотел, чтобы его дочь использовала проценты по этим долгам в качестве карманных денег. В 1850-х годах супруги поссорились с Голицыным, в итоге завладевшим частью долговых обязательств Варенцова, заявив: «Кто имеет ко мне доверие, в потере не будет». В 1862 году Голицын передал эти бумаги своему поверенному с целью взыскания долга, и Варенцов с женой подали жалобу в Третье отделение. Старый князь отверг предложения о посредничестве со стороны жандармов и напрочь отказался остановить процедуру взыскания долга. Князь обвинил зятя в расточительстве и предложил передать часть долговых обязательств своему внуку Федору, отсрочив взыскание по ним до его совершеннолетия, но не пожелал идти на какие-либо уступки Варенцову, вопрошая: «…могу ли я простить человеку, знакомому с правилами Иезуитизма, раздражавшему и возмущавшему мою семью, человеку вместо просьбы грозящему, вместо просьбы лгущему». Нет никаких указаний на то, что вмешательство Третьего отделения имело какие-либо результаты, но Голицын, насколько известно, умер в 1869 году, когда, по-видимому, тяжба еще продолжалась. Есть также сведения о том, что Голицын еще в 1842 году обвинял свою жену в мотовстве и что она бросила его, уехав за границу. В сочетании с таким же обвинением против Варенцова это наводит на мысль, что семейный конфликт зародился в голове у старого князя. Исторически значима эта печальная семейная сага в первую очередь как пример того, как семейный патриарх, Федор Голицын, использовал задолженность, чтобы держать под контролем свою семью[549].