Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Даже если жена не имела собственности, не обремененной долгами, а просто участвовала в судебном разбирательстве «с обеспечением» против кого-либо еще, этого могло хватить для спасения разорившегося мужа. Так произошло, например, при банкротстве действительного статского советника князя Владимира Сергеевича Голицына, разорившегося после неудачной попытки завести под Москвой ткацкую фабрику на паях с несколькими аристократками, среди которых были Бахметьева, еще одна Голицына, а также его собственная жена. Сам Голицын имел семь крепостных, а также получал жалованье, не превышавшее 550 рублей. В 1849 году жена Голицына Прасковья обратилась в Московский уездный суд с прошением, в котором поручилась за часть долгов своего мужа почти на 40 тыс. рублей ассигнациями. В качестве обеспечения она предложила данное ей полковником Николаем Борисовичем Голицыным долговое обязательство на 60 500 рублей ассигнациями, по которому она пыталась взыскать с 1826 года, и ее прошение было удовлетворено. Кредиторы, что неудивительно, по сути отказались принимать старинный иск Прасковьи в качестве обеспечения, но она тогда подала прошение о том, чтобы она сама и ее собственность были ограждены от их притязаний. После этого все, на что оставалось рассчитывать кредиторам, – имение ее мужа с семью крепостными[562].

Как и в случае с родителями, жены могли оказывать содействие мужьям и в ходе судебных разбирательств, особенно в тех случаях, когда те находились в долговой тюрьме и им было трудно заниматься делопроизводством. Например, в 1844 году разорился владелец каретного дела московский мещанин Иван Монахов – судя по всему, главным образом вследствие мошенничества купца Дмитрия Евдокимова, не желавшего выплачивать Монахову долг, превышавший 10 тыс. рублей, и выставившего в то же время претензию самому Монахову на половину этой суммы. В ходе затянувшейся тяжбы, продолжавшейся и в 1850-х годах, неграмотная жена Монахова Анна при помощи мещанки Елизаветы Филиповой (которая подписывала за нее прошения) подала апелляцию губернатору, предложив себя в качестве поручителя за своего мужа, что и было удовлетворено[563].

Похожая стратегия, использовавшаяся женщинами, состояла в том, чтобы найти способ попасть в списки кредиторов своих мужей. Например, в уже разбиравшемся деле о несостоятельности Кроткова в число его кредиторов входила его жена Варвара, которой он был якобы должен более 47 тыс. рублей – вдвое больше, чем следующему по списку кредитору. Учитывая крупные обязательства перед несколькими другими родственниками, неудивительно, что кредиторы в итоге проголосовали за полное списание его долгов[564]. Среди кредиторов другого богатого должника, тайного советника князя Василия Хованского, умершего в 1850 году, тоже числилась его жена, претендовавшая на внушительную сумму 13 148 рублей[565]. Нужно ли говорить, что, несмотря на юридические ограничения, накладываемые на долги и другие сделки между супругами, те продолжали приобретать собственность на имя другого супруга. Например, вполне порядочного капиталиста Павла Яблочкова обманули многочисленные родственники, которых он назначил своими поверенными, занимаясь винными откупами: им удалось переписать все свое немалое имущество на своих жен, из-за чего с них было нельзя взыскать долги[566].

Тогда как все эти стратегии использовали факт недосягаемости жен несостоятельных мужей для кредиторов, а также возможность быть зачисленными в их число, то закон о раздельной собственности супругов был полезен и в другой типичной ситуации: когда кредиторы пытались изъять собственность, принадлежавшую супругу должника. Например, во время разбирательства в Московском совестном суде упоминавшегося в предыдущем разделе дела купца Савинова о закладной на имение, купленное им дочери в качестве приданого, отец утверждал, что получил эту закладную в обмен на 200 тыс. рублей, выданных им мужу дочери. Он подтверждал это заявление письмами, написанными его зятем. В ответ на это дочь резонно указывала, что не имеет понятия, существовали ли между ее мужем и отцом какие-либо долговые отношения, однако «по существующим узаконениям» она «не должна подлежать никакой ответственности», потому что сама никак не упоминается в письмах, а ее муж не был упомянут в закладной[567].

Проблема раздельной семейной собственности еще чаще возникала в тех случаях, когда кредиторы просто являлись домой к должнику, пытаясь описать или забрать его движимое имущество. Например, обыскав квартиру московского пивовара и купца Марщева, в 1825 году посаженного в тюрьму за долги государству, полиции пришлось смириться с тем, что вся находившаяся там собственность принадлежала его жене. Таким образом, даже власти, обычно очень ревниво охранявшие свои финансовые интересы, уважали закон в достаточной степени для того, чтобы истолковать его в пользу жены должника[568].