Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Свидетельства анекдотического характера указывают на то, что торг обычно начинался задолго до начала судебных процедур. Так, Александр Милюков излагает историю о разорившемся московском купце, который дал обед всем своим кредиторам, во время которого встал перед ними на колени и предложил им согласиться на выплату 25 % своего долга. Хитрость этой стратегии заключалась в том, что кредиторы были вынуждены принимать решение друг у друга на глазах, рискуя погубить свою репутацию – а соответственно, и лишиться кредита – в том случае, если бы другие кредиторы не одобрили их поведения[667]. Чаще, однако, именно кредитор инициировал процесс переговоров, явившись к должнику и требуя уплаты. Как вспоминал Николай Макаров, в 1860 году он пытался взыскать долг в 1400 рублей с некоего «превосходительства, известн[ого] тогда под именем позументного генерала», отказывавшегося платить. Макаров с удовлетворением и даже со злорадством писал, как он «ураганом налетел» на дачу к должнику, «страху… нагнал» в его конторе и получил обратно свой долги, «которые, без моей быстроты и энергии, улыбнулись бы мне, остались бы на веки в бездонном превосходительном кармане»»[668].

Обычным делом было улаживание долговых конфликтов и после начала судебного разбирательства. Весьма типичным примером является тяжба коллежского регистратора Николая Долбинина из-за 4950 рублей долга в векселях, выписанных владимирским мещанином Корнилом Медведкиным, утверждавшим, что никогда их не выписывал. В 1856 году на Долбинина подал в суд московский мещанин Лев Спиридонов, желавший взыскать долг[669]. Довольно запутанное разбирательство на предмет того, кто кому и сколько должен, тянулось почти 10 лет, пока в 1864 году Спиридонов не обратился в суд с прошением об отзыве своего иска, поскольку он пришел к «расчету» с Долбининым. Уголовная палата закрыла дело в 1867 году из-за примирения сторон. Другой аналогичный процесс начался в январе 1859 года, когда московская купчиха Ирина Воробьева (самостоятельно занимавшаяся торговлей) подала иск о взыскании долга в 1112 рублей на другого московского купца, Ивана Исаева[670]. Грамотный 48-летний Исаев, ответивший положительно на вопрос «знает ли Государственные Российские законы», заявлял, что незнаком с Воробьевой и не имел с ней никаких дел, а на самом деле взял ссуду в 400 рублей у ее сыновей. После этого, 30 марта, Воробьева и Исаев подали совместное прошение о закрытии дела, поскольку, после проведения взаимных расчетов, этот долг был признан недействительным. Палата с готовностью удовлетворила прошение, хотя окончательное постановление было вынесено только в 1867 году, так как данное дело явно не было для суда приоритетным. В этом и прочих аналогичных случаях, когда должник утверждал, что не подписывал векселей, о которых идет речь, у судов имелась возможность продолжать процесс, несмотря на примирение сторон – и тем самым получать дополнительный доход в виде сборов и взяток, – но они предпочитали не пользоваться ею[671]. Однако существовали случаи, когда мировая сделка могла быть аннулирована, как в разбиравшемся выше деле Сумгалтера, когда кредитор получил предложение о частичной выплате долга тестем должника, но явно не желал прощать остаток долга, из-за чего выплата не состоялась и тяжба продолжилась[672].

Понятно, что в глазах участников тяжбы судебные действия могли носить лишь вспомогательный характер по отношению к процессу взаимных переговоров и расчетов. Мировая сделка могла быть заключена даже после многих лет разбирательства, как произошло, например, в деле Твороговой, включавшем иск к высокопоставленному князю Долгорукову, в течение многих лет успешно тянувшему с погашением долга. В 1859 году, через 17 лет после начала тяжбы, собственность Твороговой была взята в опеку, а ее сын, несомненно понимавший, что едва ли выиграет процесс против одного из самых влиятельных чиновников того времени, заключил с Долгоруковым соглашение об отзыве иска: сын Твороговой не станет требовать погашения долга, а Долгоруков не станет требовать оплаты издержек, сборов и штрафов, которые бы причитались ему в случае победы. Однако опекун Твороговой, некий чиновник Кузьмин, не соглашался отзывать иск и обратился в суд с прошением, в котором утверждал, что его дело «правое» и что он не понимает, какие издержки Долгоруков мог бы понести в ходе судебного разбирательства. И дворянская опека, и суды согласились с ним, и по состоянию на 1863 год процесс все еще продолжался[673].