Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Помимо взаимных расчетов и торга, другой важный аспект мировой сделки состоял в прощении долга. Известно, что цари выплачивали долги своих придворных, которым они покровительствовали, хотя те иногда и отказывались от таких подарков[674]. В 1805 году Александр I предложил оплатить долги петербургского губернатора графа Петра Толстого, оставлявшего свою должность и отбывавшего в армию. Царь отметил, что другие люди в аналогичной позиции выходили в отставку, имея состояние, а Толстой, наоборот, разорился. Однако Толстой отказался от этой милости, по его словам, не желая стать примером для мотов[675]. Василий Геттун, мемуарист, сообщающий эту историю, сам прощал другим долги, так же как долги прощали и ему; например, однажды он уничтожил долговые расписки, полученные от семейства Энгельгардт, чье судебное дело он проиграл, выступая их поверенным[676].

Хотя в случае прощения долгов частными лицами должниками обычно были люди из простонародья, заметным исключением является дело полковника Николя (1871)[677]. Этот состоятельный инженер и предприниматель стал жертвой банкротства, но его кредиторы, впечатленные его новым патентом на использование старых рельсов при строительстве мостов и других сооружений, были готовы освободить его от «всякой зависимости по несостоятельности» в обмен на выплату 3 тыс. рублей в течение пяти лет, 40 % прибыли, полученной от патента, и последующую полную выплату всей задолженности. Однако один из кредиторов заявил протест, ссылаясь на прежние деловые неудачи Николя, и предложил, чтобы конкурсное управление по его долгам продолжило работу. Судя по всему, последний остававшийся несговорчивым кредитор мог поплатиться за свое упрямство; так, в 1865 году старый граф Толстой выплатил все долги своего сына Дмитрия и дело о его банкротстве было закрыто, несмотря на возражения некоторых московских заимодавцев. Последнему из них в итоге пришлось пойти на мировую с графом, вместо того чтобы продать имевшиеся у него долговые обязательства[678].

Более частым случаем являлось прощение долгов обедневшим должникам, явно не имевшим возможности погасить долг. Крестьянин Воронов простил долг одному из своих работников, мещанину Виктору Лебедеву, по причине его бедности[679]. После того как «торгующая» крестьянка Мавра Бубенцова, зарабатывавшая на жизнь продажей рыбы, разорилась, ее дочь в порядке урегулирования спора обещала выплатить 1 % ее долга. Однако кредиторы пожалели ее бедственное положение и прекратили «все взыскания» против нее[680]. 52-летняя московская купчиха София Тепфер была обвинена в том, что продала все движимое имущество покойного мужа, вместо того чтобы выдать его своим кредиторам[681]. Она утверждала, что поступила так из необходимости, с тем чтобы накормить своих детей, и «по крайней ее бедности». Она даже предъявила специальное свидетельство о своей бедности от главного московского лютеранского пастора. Московский магистрат решил, что Тепфер заслуживает года пребывания в работном доме, но постановил «суждения о сем не иметь», потому что ее кредиторы отозвали предъявленные ей претензии. В другом случае мещанка Мария Лебедева, называвшая себя учительницей музыки, брала напрокат пианино в разных московских музыкальных магазинах, а затем закладывала их, однако по желанию одного из процентщиков она была освобождена от уголовной ответственности, поскольку раскаялась и потому что у нее были маленькие дети[682].

Несмотря на эти примеры, было бы неверно полагать, что должнику, заключившему «мировую сделку» с кредиторами, обычно удавалось избежать выплаты всей суммы долга или что русские суды были настроены в пользу должников. Частым делом были и противоположные ситуации, когда заимодавец имел существенное преимущество над должником и заставлял его пойти на явно невыгодное соглашение. Например, коллежский секретарь Семен Брюхатов, видный московский ростовщик, был обвинен в уголовном суде в совершении подлога, жертвой которого стал дворянин Николай Аврамов из Тирасполя[683]. Насколько известно, Брюхатов приобрел у дяди Аврамова имение, но не заплатил обещанной суммы, а самого Аврамова в отместку за долг в 15 тыс. рублей отправил в московскую долговую тюрьму. Примерно через полгода, в марте 1866-го, Аврамов и Брюхатов обратились к московскому генерал-губернатору с совместной просьбой о прекращении уголовного преследования Брюхатова. Аврамов подчеркивал, что это дело в принципе носило гражданский характер и что «примирение не только в делах Гражданских, но даже и в Уголовных (ст. 169 и 171 т. XV) законом не воспрещено». Он просил, чтобы Брюхатову были возвращены все соответствующие документы и снят арест с собственности, а ему самому позволили уехать за границу на лечение.