Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Мы н/п заключили между собой сие мировое положение… по разделу совершенному мной с сестрой моей… должно достаться на мою часть Белецкого уезда Тверской губернии столько душ, каковые души с отделенной им землей уже представлены на выкуп. Выкупные свидетельства имеющие быть получены представляю я г. А. П. ф. Б. в удовлетворение заемного письма… в 15 т. р. Выкупные свидетельства приняты А. П. ф. Б. по существующей биржевой оценке… остающийся долг обязуюсь я обеспечить купеческим векселем раскладывая удовлетворение на 10 лет, на что я Буссау согласна[688].

Этот текст наводит на мысль, что Оболенский собирался воспользоваться грядущим освобождением крестьян и расплатиться выкупными свидетельствами, которые государство выдавало помещикам в качестве компенсации за крестьян, которых они лишались. За нежеланием фон Буссау соглашаться на эти условия, несомненно, стоял тот факт, что выкупные свидетельства будут оплачены государством только в отдаленном будущем, а если она хотела извлечь немедленно какую-то практическую пользу из платежа, произведенного Оболенским, то ей пришлось бы продать их с существенной скидкой.

В целом представляется, что внесудебное урегулирование было доступно для лиц из всех групп владельцев собственности и включало всевозможные стратегии и решения. Они могли быть выгодны и для кредитора, и для должника, и для них обоих. Мировая сделка могла включать коммерческое соглашение либо милосердное прощение долга, и за ней мог стоять как судебный тупик, так и, наоборот, осознание одной из сторон того, что ей не победить в этой тяжбе. Соответственно, мировые сделки раскрывают перед нами еще один, менее формальный аспект дореформенной судебной практики, показывая, что созданная Екатериной II в 1775 году административная структура, ставившая на важное место менее формальные механизмы улаживания тяжб, находила выражение в реальной судебной практике и что дореформенное гражданское право в этом важном смысле могло играть скромную роль рамок, задававших пространство для частного торга и реструктуризации долга.

Бюрократическая машина царской России нередко интерпретируется как мощная, но в то же время архаичная и хрупкая структура, неспособная распоряжаться ресурсами страны с той же эффективностью, что и западноевропейские конкуренты России. Тем не менее на уровне повседневных практических взаимодействий культура личного кредита, а соответственно, и частной собственности опиралась на переговоры и компромиссы между владельцами собственности и должностными лицами всех рангов. Частные лица, включая и не особенно богатых, сплошь и рядом давали взятки полицейским, заводили среди них знакомства, а порой оказывали открытое противодействие как им, так и могущественным фигурам, включая московского генерал-губернатора, с целью защитить свою собственность и репутацию. При доступности судебных процедур и широком обращении к ним то же самое относилось и к механизмам внесудебного урегулирования, позволявшим избегать затяжных судебных баталий.

Способность должностных лиц манипулировать законом и даже извращать его была вполне реальной, как и повседневное взяточничество и торговля влиянием. Однако как установленное законом право, так и государство охраняли относительную независимость судов от других должностных лиц, даже несмотря на то, что губернские власти осуществляли ряд ограниченных судебных функций. Даже наиболее высокопоставленные должностные лица, обладавшие достаточной властью для того, чтобы обходить закон, не могли открыто нарушать его, не подвергая риску свою карьеру. Благодаря письменному характеру судебных процедур и относительной доступности апелляционных механизмов взятки и коррупция не могли сами по себе определять исход тяжбы. В то же время невозможно себе представить власть ни Николая I, ни Александра II в отрыве от устойчивого режима частной собственности, охраняемого бюрократической и судебной системами, но в то же время основанного на личном усмотрении и инициативе владельцев собственности. Соответственно, повседневная коррупция в контексте этой системы представляется не более чем одной из стратагем, применявшихся в долговых тяжбах, а вовсе не фактором, который бы делал закон неработоспособным или непредсказуемым.

Глава 7. В яме с должниками