Долговое отделение Московской временной тюрьмы, в обиходе известное как Долговая яма, представляло собой важный аспект московской культуры долга, несмотря на полное отсутствие внимания к нему в существующей историографии[689]
. Хотя по числу заключенных Московской долговой яме было далеко до аналогичных британских учреждений и даже до Петербургской долговой тюрьмы, сама она и легенды о ней оставили заметный след в культурной памяти города, занимая видное место в популярных путеводителях и описаниях Москвы, а также в знаменитых очерках московской жизни, написанных Владимиром Гиляровским[690]. Что более важно, тюремное заключение за долги служит иллюстрацией к ряду ключевых аспектов повседневного взаимодействия между частными лицами и царскими властями.Во-первых, процесс лишения свободы за долги еще раз показывает, что авторитарный политический режим Российской империи, особенно до реформ 1860-х годов, при решении многих повседневных задач опирался на усмотрение и инициативу частных лиц. Должников брали под арест по требованию отдельных кредиторов и содержали в тюрьме за их счет: остается только удивляться этому поразительному отступлению от того, что мы сегодня считаем важной прерогативой централизованного современного государства. В то же время масштабы личного усмотрения были весьма ограниченными, поскольку правительство не желало полностью отдавать тюремные функции частным лицам. Более того, поскольку заключенные находились на содержании у кредиторов, те пользовались своими полномочиями главным образом в тех случаях, когда содержание должников под стражей было экономически выгодным или хотя бы приносило моральное удовлетворение.
Во-вторых, известные нам факты об условиях тюремного заключения за долги говорят о том, что арестованные должники занимали своеобразное промежуточное положение между свободными людьми и основной массой российского тюремного населения: соответственно, встает вопрос об объеме прав, имевшихся у царских подданных, и особенно о том, что значила для них личная свобода и лишение ее.
В-третьих, арестованных должников регулярно отпускали на свободу после погашения их долгов за счет анонимных частных пожертвований, которые делали в том числе и члены императорской семьи – обычно по случаю важных религиозных и династических празднеств. Эти ритуалы выкупа порождали эмоциональные и символические связи в рамках имущих групп, в то же время связывая их с императорской семьей и православной верой.
Долговые тюрьмы в историческом и правовом аспекте
Наряду со всеми прочими правовыми нормами, связанными с владением собственностью и контролем над ней, возможность отправлять своих должников в тюрьму использовалась частными лицами в качестве стратегического орудия и инструмента торга, дававшего большое преимущество кредиторам. Когда должника арестовывали, возникали сложные юридические вопросы, связанные со средствами правовой защиты, доступными частным лицам, природой наказания и различием между гражданским и уголовным правом. Юристы и сановники задавались вопросами о том, правомочно ли включать в средства правовой защиты фактическое удержание должников в заложниках с целью выкупа или, наоборот, стоит наказывать их тюремным заключением за неспособность заплатить по долгам, или же о том, можно ли рассматривать тюремное заключение как соответствующее проступку наказание. Логическим следствием этих вопросов, наряду с постепенной сменой отношения к долгу как к моральному проступку на представление о нем как об экономической неудаче, стало реформирование этой сферы. Во второй половине XIX века в большинстве западных правовых систем, включая и российскую, постепенно упраздняли систему долговых тюрем. Как показала Марго Финн, в Англии долговые тюрьмы, несмотря на обычные для них практики насилия, могли играть для заключенных роль убежищ, защищавших их от произвола со стороны кредиторов. Сами заключенные обладали достаточно обширными правами. В ходе викторианских реформ более состоятельные должники постепенно избавились от угрозы долговой тюрьмы, в то время как по отношению к беднейшим заключенным тюремный режим принимал все более карательный характер, поскольку предполагал их моральную ущербность[691]
.