Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

В 1841 году петербургская полиция особо подчеркивала, что средства на содержание арестованных должников выделяются «без всякого подразделения людей по состояниям»[747]. В Москве этот вопрос был поднят во время обширных ремонтных работ в здании присутственных мест и временной тюрьмы в начале 1860-х годов. Губернатор Тучков поручил своему чиновнику для особых поручений графу Коновницыну выяснить, сколько дополнительного пространства следует выделить для различных категорий должников. Поскольку должники более скромного социального положения жаловались на то, что их помещали в подвальных помещениях, в то время как хорошие камеры доставались «тем, которые более настойчиво просят», при отсутствии каких-то четких правил на этот счет, Коновницын предлагал «уничтожить неопределенность, произвол существующий до сих пор в размещении должников, от коего как от всякого произвола может быть зло».

Предложение Коновницына состояло в том, чтобы распределять должников по камерам в зависимости от величины их долга, а не сословной принадлежности. Он полагал, что заключенные с более крупными долгами проводят в тюрьме больше времени, а потому заслуживают размещения в более приличных условиях; помимо этого, «почти всегда чем более сумма долга тем конечно должник вел большие дела, имел больше денег и стало быть привык к лучшей жизни» (Тучков, однако, не согласился с этим утверждением и поставил рядом вопросительный знак). Соответственно, предлагалось выделить две камеры для тех, кто задолжал до 150 рублей, две – для тех, кто задолжал до 300 рублей, и две – для имевших долги, превышавшие 300 рублей. Еще четыре камеры выделялось для богатых банкротов, которые могли провести в заключении до пяти лет. Наконец, десять отдельных камер резервировалось для иностранцев, дворян и престарелых лиц всех сословий, а еще одна специальная камера – для «буйных же которых общество не пожелает принять». Таким образом, должники могли располагаться в тюрьме в соответствии со своими «характерами», хотя столовая была одна для всех[748]. Согласно другому предложению, следовало заимствовать принцип, используемый в Петербурге, и размещать должников «соображаясь с положением, какое они занимали в обществе»[749].

Судя по всему, это предложение официально так и не было принято. Однако ясно, что на практике четкое разделение узников по сословиям не соблюдалось. Например, на 15 июня 1865 года в дворянском отделении Долговой ямы содержалось 14 заключенных, включая 9 дворян и 5 купцов. В первом купеческом отделении содержались 13 купцов, 2 чиновника и 3 прочих. Во втором купеческом отделении находились в заключении 15 купцов, 15 мещан, 4 офицера и чиновника и 6 прочих. Дворяне и чиновники попадали и в другие отделения, по большей части занятые купцами и мещанами; интересно, что первое мещанское отделение, где в основном содержались мещане, явно предназначалось для более бедных должников, в то время как во втором мещанском отделении находилось 8 купцов, 1 чиновник, 2 крестьянина и всего 4 мещанина[750]. Таким образом, реальное распределение заключенных явно основывалось на их богатстве либо на размере их долга, но однозначно не на их официальной сословной принадлежности.

Несмотря на то что в Яму нередко попадали дворяне, а порой и действительно богатые купцы, подавляющую часть ее заключенных составляли зажиточные купцы и мещане, которым все же было очень далеко до богатых банкротов, чей долг мог достигать сотен тысяч рублей, но которые в то же время стояли намного выше бедных должников, отправленных в Московский работный дом за мелкие недоимки по налогам. Например, 66 должников из списка, составленного в 1826 году чиновниками губернатора, в среднем задолжали по 2060 рублей при медианном долге в 1250 рублей[751]. Поскольку даже 200 рублей – самый маленький долг в этом списке – представлял собой существенную сумму, равную годовому заработку мелкого чиновника или квалифицированного работника, в этот список не попало ни действительно бедных людей, ни действительно крупных долгов за исключением одного.

Внутренние правила, регулировавшие повседневную жизнь в Долговой яме, не имели ничего общего с беспечным хаосом, царившим в нереформированных английских долговых тюрьмах, где заключенные нередко могли днем покидать тюрьму, селить у себя членов своих семей и получать с воли пищу, напитки и табак[752]. С другой стороны, здесь не действовал и суровый режим обычных российских тюрем, где заключенным нередко брили головы, заковывали их в кандалы, подвергали необоснованным телесным наказаниям и заставляли их носить уродливую и неудобную тюремную одежду.