Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Судя по всему, обычным делом в Яме были разного рода ссоры и беспорядки. Например, в 1830 году коллежский секретарь Алексей Комаров, не являвшийся должником и помещенный во временную тюрьму на время следствия по уголовному делу, нанес несколько ножевых ран другому чиновнику, Боташеву. Комаров, видимо, попросил Боташева добыть ему водки, но тот, решив подшутить над ним, принес графин с водой, а затем схватил маленький хлыст, который каким-то образом попал в их камеру, стал в шутку избивать Комарова, и тот в конце концов потерял терпение. Однако Боташев утверждал, что Комаров ударил его трубкой и что он воспользовался хлыстом в порядке самообороны. Суд сначала постановил отдать Комарова в солдаты, однако Сенат отменил этот приговор, вместо этого присудив его к месячному аресту[765].

Гораздо более неприятный случай произошел в июне 1865 года, когда 64-летний ростовщик, купец Андрей Лукин, явившийся к одному из своих должников, был избит группой заключенных в присутствии полицейского офицера, который по той или иной причине не желал или не мог вмешаться[766]. Лукина били кулаками и палками, неоднократно сбивали с ног и «сломали» у него зонт и шляпу. Предлогом для избиения послужило то, что Лукин «несправедливо» посадил в тюрьму армянского дворянина и виноторговца Серебрякова. Лукин обратился с жалобой в полицию, и после предварительного расследования губернатор поручил заняться этим делом своему высокопоставленному чиновнику по особым поручениям, полковнику князю Чагатаеву. С учетом подрывного характера этого инцидента полковник повел следствие с большим рвением.

Однако заключенные отказались выдавать кого-либо из их числа, и никто из молодых купцов и мещан, обвиняемых Лукиным, не сознался, в то время как сам Серебряков, из-за которого якобы и произошел этот инцидент, вскоре выплатил свой долг, вышел на свободу и немедленно отбыл на поезде в Нижний Новгород, не дав Чагатаеву возможности допросить его. Замешанный в этом деле полицейский, в итоге лишившийся своей должности, также не смог или не пожелал опознать кого-либо из виновников. Сам Лукин говорил то одно, то другое, явно путаясь в деталях, и, судя по всему, вызывал большую неприязнь у полиции.

Как ни странно, следствие продвинулось вперед лишь после того, как староста камеры, в которой был избит Лукин, еврейский купец из Бердичева по фамилии Натанзон, согласился давать показания и указал трех должников, наиболее активно участвовавших в избиении. Таким образом, Чагатаеву удалось найти заключенного, наиболее склонного к сотрудничеству со следствием, поскольку того донимали и другие узники, и тюремные власти и он, вероятно, с удовольствием бы избавился от мучителей. Однако согласно существовавшим тогда правилам судебных доказательств одного свидетеля для вынесения приговора было недостаточно, и тогда Лукин помог следствию, уговорив или заставив дать показания еще одного арестованного должника-еврея, Матвея Шмуллера. Впоследствии сотрудничать со следствием согласились и три должника-нееврея, подтвердившие показания Натанзона и Шмуллера.

Несмотря на то что данное судебное дело дошло до нас в неполном виде, нет сомнений в том, что Чагатаев, имея столько свидетелей, без труда добился бы обвинительного приговора[767]. Это косвенно подтверждает другой инцидент, произошедший через пару месяцев после начала расследования, около 11 часов вечера 11 августа 1865 года, когда восемь заключенных из числа должников избили Натанзона и трех других должников, выбросили мебель и пожитки Натанзона из его камеры и подвергли оскорблениям смотрителя и дежурного полицейского. Судя по всему, бунт вспыхнул из-за того, что нескольким должникам показалось, будто бы один из полицейских офицеров, Вознесенский, хотел отпустить должников-евреев на волю. Однако свидетели этого инцидента не сходились в своих показаниях, и только что учрежденный по реформе 1864 года военный окружной суд закрыл дело[768].

Случай с Лукиным свидетельствует о том, что среди московских властей наблюдались глубокие разногласия в отношении ростовщичества и практики тюремного заключения за долги. Во-первых, полицейские предупреждали Лукина о том, чтобы он не заходил в тюрьму, но не захотели или не сумели предотвратить или остановить его избиение и не желали сотрудничать со следствием. Возможно, Лукин лично вызывал у них отвращение либо они вообще испытывали неприязнь к профессиональному хищническому ростовщичеству. Однако, после того как следствию был дан ход, Чагатаев быстро и успешно выявил виновных, сумев расколоть объединявшую заключенных круговую поруку. Побудительным стимулом к его рвению, несомненно, было указание губернатора подавлять и наказывать всякие тюремные волнения, тем более в таком важном месте, как здание городского суда.