Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

В короткий список Нечаева вошли 29 человек, из них три женщины. Это очень немного, учитывая, что русские женщины нередко занимались коммерцией, а в долговой тюрьме в каждый конкретный момент времени, как правило, находилось не менее дюжины женщин. Всего в списке значились 20 мещан, 1 чиновник, 3 иностранца и 5 цеховых. Первой в списке шла мещанка Катерина Прахова, удостоившаяся также отдельной докладной записки, в которой указывалось, что она унаследовала от покойного мужа долг в 2800 рублей, взятых взаймы у уездного казначея в связи с деятельностью по винным откупам в городе Макарьеве. Выяснилось, однако, что казначей украл эти деньги, и потому Праховым пришлось отвечать за свой долг перед казной.

Рядом с каждым именем Нечаев сделал приписку со сведениями о характере должников и причине их задолженности. Помимо «безвинно заключенной» Праховой и вышеупомянутой Алеевой, «особого сожаления» был достоин единственный офицер в списке, штабс-капитан Афанасий Бахтерев, имевший троих сыновей на службе и одного малолетнего и впавший в несостоятельность «по случаю неплатежа оброка его крестьянами». В тех случаях, когда должника аттестовали хорошо, примечание сводилось к лаконичному «[поведения] весьма хорошего», «изрядного» или «отзывы порядочные» и т. д. Несомненным плюсом был трезвый образ жизни, как и наличие семьи и детей, хотя пьянство не являлось автоматическим минусом. Примечательно, что, если за должников ручались их знакомые, дальнейшее изучение личности должника, по крайней мере для Нечаева, становилось ненужным.

Дурная или неоднозначная характеристика принимала более разнообразный вид: например, коллежский регистратор Целевич был «поведения нетрезвого», а у его жены было «небольшое состояние»; «образ поведения» провинциального секретаря Николая Петровича Нарышкина был «известен», солдатка Фомина была «женщина нетрезвая и распутная», а цеховой Родионов был «несовершенно трезвого поведения, но впрочем добрых свойств», мещанин Гаврилов был «не всегда воздерженного поведения; впрочем по бедности и большому семейству достоин сострадания». Мещанин Белозерцев был «поведения трезвого, но не расчетлив». Среди других характеристик были такие, как: «имеет свой дом»; «человек порядочный, но бедный. Сын содержит питейный дом»; «задолжал за квартиру по случаю болезни». В целом нельзя сказать, чтобы люди со слабостью к спиртным напиткам автоматически оказывались в числе обойденных благотворителями, хотя владельцы питейных заведений определенно исключались, даже если их долг был невелик; в число тех, кому не везло, попадали и купцы с относительно крупными долгами: об их характере вообще не наводили справок. Причины возникновения задолженности были самыми разными, но похоже, что они слабо учитывались при составлении короткого списка, за исключением нескольких отдельных случаев несостоятельности по причине пожара, наводнения или болезни[801].

Хотя этот список 1826 года отличался необычайной подробностью, практика официальной оценки личности должников дожила до 1850-х годов. Например, когда в 1855 году четыре московских купца пожертвовали 10 тыс. рублей серебром на выкуп должников в память об усопшем Николае I, власти выкупили 15 должников из Ямы и освободили 92 заключенных из работного дома. Должностные лица оценивали нравственные качества должников и даже составили список из 22 лиц, не подлежащих выкупу ни при каких обстоятельствах. В него входили несколько «воров и мошенников», один должник, которого уже выкупали прежде, и несколько человек, занимавшихся тем, что искали добровольцев («охотников») для своих клиентов, желавших избежать рекрутского набора в армию[802].

Никаких расследований не проводилось в случае заключенных работного дома, попавших туда за недоимки и, как правило, выкупавшихся в массовом порядке без каких-либо излишних церемоний: судя по всему, москвичи выказывали больше милосердия безо всяких оговорок к беднейшим должникам по сравнению с англичанами, которым в то время было свойственно относиться к бедным должникам как к преступникам, достойным осуждения. Более того, для Москвы явно была характерна ровно противоположная позиция: многие пожертвования однозначно предназначались для выкупа беднейших должников, чей долг был очень небольшим. Причем дело обстояло таким образом не только в XIX веке, но и ранее, в эпоху Екатерины II. В 1765 году она выкупила 25 москвичей за недоимки по налогам, составлявшие в среднем 43 рубля 60 копеек, и 68 частных должников, чей долг в среднем составлял 39 рублей 80 копеек, – то есть представителей низов среднего класса. В 1796 году из тюрьмы выкупали лишь тех москвичей, чей долг не превышал 300 рублей[803].