Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

К 1850-м годам кредитные сети, сосредоточенные в ключевых коммерческих и финансовых центрах, в первую очередь в Москве и Петербурге, были крупными и нередко обезличенными структурами. Все большему и большему числу заимодавцев и заемщиков, не имевших возможности или не желавших обращаться к услугам друзей и родственников, приходилось отыскивать друг друга посредством молвы, газетных объявлений и маклеров, различавшихся уровнем своей компетентности и надежности. Стороны впервые видели друг друга лишь в тот момент, когда заемщик являлся к заимодавцу подписывать документы, причем отнюдь не исключалось, что все труды брал на себя посредник. XIX век был эпохой расцвета всевозможных посредников и маклеров (в России того времени они могли быть известны как поверенные, комиссионеры, ходатаи или, более пренебрежительно, «сводчики»), которые помогали преодолевать пространственные и социальные барьеры в рамках культуры кредита, а кроме того, играли роль советников во взаимодействии с миром бюрократии и правосудия. Своей ролью и разнообразием эти посредники весьма напоминают специалистов по тяжбам из позднеимперского Китая, на которых проливает свет в своей работе Мелисса Маколи. Они играли роль связующего звена между местными заинтересованными кругами и имперским государством, действуя как в интересах элит, так и значительного числа зависимых от них акторов[805].

Профессия юриста в дореформенной России

По-видимому, важнейшим барьером, в преодолении которого участвовали посредники, была грань между простыми людьми и российской судебной системой. В число наиболее восхваляемых достижений судебной реформы 1864 года входит создание организованной адвокатуры, стремившейся контролировать и дисциплинировать своих членов и состоявшей из лиц с университетскими дипломами юриста. В конце концов, не один русский царь известен своей неприязнью к самому слову «адвокат» (которое в устах простонародья могло превращаться в «аблакат» или «абвокат») и решительным намерением не допустить, чтобы при его жизни в империи появилась организованная адвокатура[806]. По словам мемуариста Николая Колмакова, чиновника Министерства юстиции и одного из авторов судебной реформы, накануне реформы в Петербурге существовала лишь горстка юристов, открыто называвших себя «адвокатами». Судя по всему, некоторые из них подвергались гонениям со стороны Третьего отделения[807].

Появление адвокатов западного типа с университетским образованием, с практикой публичных выступлений и знанием бюрократического аппарата, представляло собой угрозу для монархии, пытавшейся развивать в России законность, но стремившейся избежать политических потрясений, нередко ассоциируемых с политически сознательными юристами[808]. Тем не менее и до реформы 1864 года юридически опытные лица, юридические консультанты и юридическое представительство существовали в России столетиями, а при Николае I появилась и небольшая официальная организация адвокатов, так называемых присяжных стряпчих, практиковавших при коммерческих судах. Кроме того, организованная адвокатура немецкого типа издавна существовала в Польше, Литве и прибалтийских губерниях империи[809]. С учетом того, что лояльность этих территорий всегда служила для царей предметом серьезной озабоченности, любопытно то, что они терпели там организованную адвокатуру, не допуская ее создания в центральных российских губерниях, хотя следовало бы ожидать обратного. Поэтому представляется, что существовала еще одна, не менее важная причина, почему юридическая профессия на большей части Российской империи не контролировалась властями: режим Николая I, столь жестко действовавший в некоторых сферах, не считал нужным контролировать или структурировать большинство видов деятельности, связанных с экономикой.

Несмотря на репутацию Николая I, его правительство впоследствии критиковали за то, что оно не содействовало развитию капитализма в России посредством прямых интервенций и инвестиций. На нежелание Николая вмешиваться в экономические вопросы, указывают многие факты, приведенные в данном исследовании, – например, то, что частным лицам позволялось сажать своих должников в тюрьму и контролировать тяжбы по гражданским делам, или то, что сфера частного кредитования оставалась совершенно неконтролируемой, если не считать неэффективных ограничений на величину процентных ставок. В свете этих тенденций не приходится удивляться, что контроль над судебными представителями в сфере частного права не входил в число важных приоритетов. Пожалуй, в первую очередь у властей вызывала беспокойство не столько возможная нелояльность отдельных адвокатов, сколько сама идея организации юридически подготовленных специалистов.