Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Разные модели заимствования имели свои преимущества и недостатки. Получение займов внутри родственной и социальной сети индивидуума позволяло ему надеяться на более щадящие условия займа и более снисходительное отношение в случае неплатежеспособности. Однако такой подход мог быть сопряжен с необходимостью пожертвовать личной независимостью, чего можно было избежать в случае займа, полученного у менее близкого человека; иными словами, более тесные связи с заемщиками легко могли обернуться экономическим давлением: например, заемщика, не выполняющего своих обязательств, могли вынудить к продаже оставшихся у него активов за бесценок. С точки зрения заимодавца, здесь действовали те же самые соображения: выдача займа хорошо знакомому человеку давала большую уверенность в том, что долг будет погашен, но, с другой стороны, тесные взаимоотношения могли создать затруднения в случае банкротства или судебного иска.

Существовали и другие отличия от западноевропейской практики: например, как отмечает Джонатан Спербер, если выдача займов равным себе и нижестоящим была в XIX веке обычным делом в немецком регионе Пфальце, то брать взаймы у нижестоящих считалось унизительным[321]. В России подобное соображение никого не останавливало; более того, многие дворяне, чьи крепостные разбогатели на торговле, погрязли в безнадежных долгах своему собственному движимому имуществу[322].

Долги аристократов

Богатые помещики являлись единственной категорией населения, имевшей право на получение крупных долгосрочных займов под низкие проценты в государственных банках, и потому они были способны минимизировать свою частную задолженность и в потенциале могли быстро получить крупные суммы наличными у своих не менее богатых родственников и друзей. Накануне отмены крепостного права в стране насчитывалось около 4 тыс. собственников, имевших не менее 500 крепостных «душ»[323]. Как показывают долговые портфели таких богатых помещиков, их займы в государственных кредитных учреждениях могли быть настолько огромными, достигая величин в сотни тысяч рублей, что они совершенно затмевали частную задолженность, однако в абсолютном смысле частные долги все равно были весьма значительными[324]. Более того, даже очень большие имения могли быть обременены частными долгами, превышающими займы, полученные от Опекунского совета[325]. Для средних и мелких душевладельцев более типичным было преобладание частных долгов[326].

Помимо владения собственностью, обеспечивавшей доступ к дешевому государственному кредиту, члены русских аристократических семейств пользовались выгодами обширных сетей родства и покровительства[327]. Представляется, что одним из важнейших преимуществ этих сетей служил доступ к частному кредиту, позволявший дворянам избежать выплаты чрезмерных процентов профессиональным заимодавцам. Тем не менее списки кредиторов, содержащиеся в юридических документах нескольких типов, указывают на то, что кредитные отношения с людьми аналогичного статуса, основанными на родстве и покровительстве, были отнюдь не повсеместными. Дворяне сплошь и рядом предпочитали или были вынуждены брать взаймы у обладателей более низкого социального статуса, а самым распространенным поведением было смешение двух этих типов займов.

Примером предпочтения, оказываемого кредитным связям с лицами такого же статуса, служит состояние капитана гвардии Муравьева. В 1848 году, на момент своей смерти, он владел 3655 крепостными в пяти губерниях (Орловской, Рязанской, Воронежской, Владимирской и Калужской) и имел шесть непогашенных займов от Московского опекунского совета на общую сумму 164 445 рублей. Намного более скромные частные займы он получил от жены тайного советника Давыдовой (3500 рублей) и от гвардии ротмистра Покровского. Кроме того, Муравьев поручился за долг в 5500 рублей, имевшийся у его родственника, статского советника Александра Муравьева[328]. Хотя несколько тысяч рублей выглядят небольшими деньгами в сравнении с полученными от Опекунского совета займами почти на 165 тыс. рублей, следует помнить, что годового дохода 3 тыс. рублей хватало для безбедного существования дворянской семьи, а соответствующая разовая сумма в наличных деньгах не была пустяком даже для людей, подобных Муравьеву. Почти полувеком ранее аналогичной модели заимствования придерживалась тайная советница Екатерина Нарышкина, родившаяся в старой, но ничем не выделявшейся дворянской семье Опочининых и вышедшая замуж за представителя прославленного рода, принадлежавшего к старой московской аристократии. Помимо скромных займов, полученных от Опекунского совета, в 1813–1815 годах она была должна сумму в размере от 1500 до 5 тыс. рублей нескольким таким же старым московским дворянским семействам, среди которых были и родственные ей Опочинина, Орлов, Мансуров и Нарышкин[329].