Бардо

Нет, он видел, она была, она выходила в магазин. Может, мама просто потерялась и скоро придет?

– Пап, пап, а где мама?

– Отвали, че те надо? Мамы нет, у-все.

– А когда она придет?

– Иваныч, это че, сын твой? – вдруг весело потянуло перегарным сквозняком из уст силуэта, сидящего за столом. Бородатого, как бритва, что многое брила. Обрамленный пластиковой скатертью стол. С узором цветочков цвета мочи. Запах малосольных огурцов, слитых с помидорами, борющийся против вони гниющего табачного налета на зубах, которые, как пьяные грязные моряки, глядят, едва не выпадая за борт.

– Это кто так пацанёнка? – желто-синий палец утыкается в Романа. Синяки от побоев.

– А те че? Не суй свой нос, пока тебе не оторвали! Понял?

– Пап, когда придет мама?

– Кто-у разрешил те сюда? Я-у сказал, а ну, те заняться нечем? Иди, уроки вон!

– А ма-ма?

– У тебя нет мамы!

– Но я видел, она был-а..

– И никогда-у не было! Здесь я был! Иди отсюда-у-у! Это мой дом, и я его построил, тут у-у-все мое-о! Я здесь говорю, что делать! Не суйся ко мне, понял?!

Малявка. Папа убил маму? Это правда? Сон думает за Романа. Но Роман не спит. Роман спит наяву. Так сказали забияки в школе. Забияки? Тупое слово. Так сказали нелюди.

Сначала они говорят, что защищают тебя, и ты веришь им. Думаешь, они любят тебя.

Мое тело – это храм. Но молятся в нем не Богу. В нем никому не молятся. В нем молится сам себе – дьявол.

Мое тело – это тюрьма, в которой я спрятался. Но в этой тюрьме я не один, больше нет. Теперь я вижу, теперь я выглядываю из окна своей камеры и вижу, что за окном ничего нет. Потому что весь мир здесь, со мной, в моей тюрьме, в моей камере, в моем сердце, во мне. А во мне – ничего нет.

Роман видит осколки, помнит лишь их. Но целого нет. Не существует. Где ее лицо? Забота. Тепло. Ласка. Ваниш. Или все же Калгон? Их нет, но есть все хорошее в нем. Все хорошее от нее. Успело впитать, как швабра моющее средство, тонкое сердце Романа.

Он никогда не знал и не узнает, что с ней произошло. Люди говорили разное. Мама умерла. Мама убежала. Мама убита отцом. Или просто тяжело вздыхали обо всем.

Роман искал и ищет до сих пор тепло ее несуществующих глаз: на полках в магазине, под матрасом, в Вериных глазах. Но в Вериных глазах только – ничто.

В конце концов он сам создал ее образ. Из книг, рассказов. Эх, романтика. Вся его жизнь превратилась в поиск утраченной мамочки. Иногда кажется, ее не было никогда. Есть Вера, есть смысл не сдаваться. Ха-ха.

Одиночество осязаемо. Осязаемо даже во сне. Все осязаемо, когда слишком. Когда много. Чувство того, что ты мусор. Съедаемый меж зубьев трактора, но не до остатка, а так, чтобы ты еще – остался.

Но. Любовь. Больше всего любят тех, кого нет. Когда оборачиваешься. И еще раз. И по кругу. Не понимаешь где. А он в тебе. В тебе. Внутри. Всегда там был. Ты не один, если нашел в себе другого. Но если ты нашел в себе кого-то, кроме себя, не значит ли это, что ты сошел с ума?

Молодой человек

«Они явятся, вцепившись верхними зубами в нижнюю губу; с остекленевшими глазами; с волосами, завязанными на макушках; с большими животами и тонкими талиями; держа в руках дощечки для записи кармических деяний; издавая крики «Бей! Убивай!», облизывая человеческий мозг, отрывая головы от трупов, вырывая сердца: так явятся они, наполняя миры».

«О высокородный, если ты не узнаешь их сейчас и из чувства страха бежишь от сих божеств, тебя ждут новые страдания. Если этого не знать, охваченный страхом перед Пьющими Кровь Божествами, человек испытывает трепет и ужас, и, погружаясь в обморок, уносится дальше: его собственные мыслеформы превращаются в иллюзорные видения, и он погружается в сансару».

Бардо Тхёдол. Тибетская Книга Мертвых.

Но где же все-таки Роман? Ведь он не там, где его нет. Он там, где там. Хотел бы быть, но он не там, где он хотел бы. Тра-ла-ла.

И раз, два, три…

(Заводим Романов мотор).

Проснись! Проснись!

Проснитесь, глазки!

Думай, сердце!

Крылья, летите!

Не сдавайся, пропасть!

Пропади, пропажа!

Пропой, пой, пей с нами, водка!

Проснись! Еще день! Один всего, и все уйдет! Тогда уж все! Тогда наступит и второй. И третий день! А ты думал, будешь спать? Все продолжается всегда. Все всегда должно продолжаться. Все, кроме жизни.

– А?

Глаза открываются.

Тьма.

К ним, к магазинам, к свету. Может быть, они подскажут что-нибудь о чем-нибудь на свете. Темные теплые тротуары змеятся под ногами. Медленно ползут дома по сторонам. Ночь гуляет тенями по стенам, пузатая, свирепая, как день. Приковывает взгляд, как змея. Так вот, кто я? – Всего лишь тень при свете ночи. Что это? Лучами, как червями прыскают в глаза ядом: женская парфюмерия, аптека, ювелирная херня, неизменные McDonald’s, Apple, Armani, Gucci, Burger King и нескончаемые: «так далее и тому подобное» ярких символов.