Барон Унгерн и Гражданская война на Востоке

Унгерн решил сам допросить Лаврова. Пораженный коммерческими знаниями его, логичными и спокойными ответами, Унгерн, начав со слова «пытки», кончил предложением Лаврову помочь монголам в их финансовой неразберихе. Отказаться значило подписать смертный приговор себе, семье и десятку бывших служащих Центросоюза с их семьями, которые не записались в кровавую комендантскую команду.

Лавров на службе монгольского правительства окружил себя бывшими сослуживцами. Ввиду того что интересы монгол сталкивались постоянно с интересами отряда, Лавров не шел на компромисс, – в руках Сипайлова, ненавидевшего его всеми силами души, оказалось сильное оружие. Барону был сделан соответствующий доклад, и только заступничество командующего монгольскими войсками, который взял на свою ответственность Лаврова, и поражение Унгерна на р. Уро (слишком был занят) вновь спасли его. При бегстве из Урги Сипайлов пытался задавить Лаврова и его семью, помощников (бывших служащих Центросоюза): Заплавного, Щелкунова и Немирова. Может ли быть верным слух, промелькнувший в газетах, о расстреле красными Лаврова? Слишком невероятно и нелепо это. Я не говорю об элементарной справедливости.

Многократно заявлял Унгерн, что он не воюет с китайцами, что он идет исключительно против «гамин» – революционных китайских солдат. После боев под Ургой он предписал сохранять жизнь всем китайцам с косами (якобы признак монархиста).

Перед разграбленными китайскими купцами (3-дневный грабеж при взятии Урги) Унгерн последнее время даже заискивал. Он приказал нещадно отодрать штабс-капитана Хребтова, который, ворвавшись в пьяном виде в богатую фирму Юн-га-фа, поставил девять человек служащих этой фирмы к стенке и пытался расстрелять их. Покровительствовал китайскому купеческому обществу и т. д. Но все это не мешало (если являлась такая надобность) грабить китайские фирмы, воспользовавшись каким-нибудь, в большинстве случаев надуманным, предлогом (укрывательство «гамин» и т. п.).

Из приведенных Баир-гуном из-под Улясутая пленных китайцев Унгерн выбрал 40 человек (маньчжур и корейцев) для своей личной охраны (японцы почему-то в это время потеряли его расположение), – остальные же 700 человек были сведены в Дикий отдельный китайский дивизион. Вначале о них заботились, барон приказал даже интендантству (выделить. – Б.С.) два пуда ямбового серебра для кокард и трафаретов на погоны вышеупомянутому дивизиону. Кокарды и трафареты представляли из себя фантастическое сочетание дракона с двуглавым орлом. Вскоре китайские воины приелись барону. Отправленный в поход на Россию китайский дивизион неоднократно пытался перейти к красным, что и удалось сделать, в конце концов, на р. Иро. Передалось 300 человек, остальные погибли, не столько от огня красных, сколько от огня пулеметов, поставленных им в тыл, в виде аргумента, долженствующего вселить в их сердце мужество.

Если вы разговоритесь с солдатами Унгерна, вас удивит пыл, с каким они расхваливают «вождя» своего: «Унгерн всегда впереди, единственная надежда, красное солнышко, и т. д.» В отряде не зовут иначе как «дедушка». Но попробуйте где-нибудь у костра притвориться спящим и прислушаться к двум шепчущимся, неосторожным. Вы убедитесь в той ненависти к Унгерну, которая переполняет сердца каждого – от солдат до полковника. (Я не говорю, конечно, о приближенных Унгерна.) И только боязнь, в большинстве не за себя, а за семью и близких, сдерживает и язык, и руки.

Палочная система заставляет солдат петь дифирамбы вождю. Вся пресловутая дисциплина Унгерна проводилась устрашением (от палки до сжигания на медленном огне), не может скрипеть расползающийся отряд, и достаточно легкого поражения, как весь он рассыплется (что и случилось), подобно карточному домику, от легкого дуновения ветра.

У Унгерна нет ни желания, ни умения создать прочную спайку. Мобилизация после взятия Урги офицеров и солдат бывшей колчаковской армии, он неоднократно во всеуслышанье заявляет о том, что «колчаковцы в большинстве – трусы, казнокрады, сборная сволочь». Сипайлов же делится, совершенно не стесняясь, своими взглядами. «Жиды, американцы, эсеры, колчаковцы (в особенности каппелевцы», одинаково пользуются его ненавистью. «Ни один каппелевец не уйдет из Монголии» (конечно, подразумевается, будет задавлен). Как ни странно, даже ярые семеновские офицеры обвиняются в эсерстве (грех, за который полагается смертная казнь). Итак, существует подразделение на колчаковцев, семеновцев и «своих». Кроме того, чины отряда резко делятся на две группы: пришедших с Унгерном и вновь мобилизованных в Монголии.