Батарея, подъем!

Замполит поднимал одного за другим его сослуживцев и просил обрисовать моральный облик комсомольца Романова, а также рассказать, что им известно о его пьянстве. О пьянстве говорилось как об общеизвестном факте, который не требует доказательств, а нуждается лишь в красочных подробностях, чтобы подчеркнуть всю низость его падения. Встающие мялись, мычали и старались отделаться дежурными бессодержательными фразами. Замполит начинал нервничать и подключил тяжёлую артиллерию. Поднявшийся Комник, глядя Ромке прямо в глаза, коротко, но ёмко охарактеризовал его как недостаточно зрелого и сформировавшегося младшего командира, который то проявляет принципиальность, то заигрываете подчинёнными. Также он добавил, что не до конца уверен в преданности сержанта Романова целям и задачам комсомола. По поводу воскресного инцидента Комник честно сказал, что пьяным Романова не видел, но чувствовал от него запах спиртного, а также слышал рассказ, что тот на подсобке отмечал скорый дембель рядового Таточко. Ромка даже не особо удивился — в этом был весь Гриша Комник. Вот только в Гришину безоглядную веру в коммунистические идеалы Ромка тоже не верил. Зато верил, что Комник далеко пойдёт. И одновременно понимал, что им не по пути. Затем замполит поднял Терлоева, который недавно получил ефрейтора. Что означает "отличный солдат". Умар не так уверенно, как Комник, но тоже подтвердил, что слышал рассказ про подсобку и чувствовал запах спиртного. После этого ещё несколько человек сказали, что рассказ слышали, но признаков опьянения не заметили. И только выступающий последним Арутюнян сказал, что в рассказе Романова про подсобку не было ни слова, что он там выпивал. Также, сказал Вартан, он не заметил ни малейших признаков, что Романов пьян, и запаха от него не чувствовалось.

До поры до времени Ромка был зрителем на собственном судилище. Он воочию убедился в том, что и так чувствовал всё время. Любовью у сослуживцев он не пользуется, и положиться практически не на кого. Наконец замполит предоставил ему слово. И это выглядело как последнее слово уже приговорённого. Но Ромка не собирался сдаваться. Он встал и сказал, что на подсобке был, Женю провожал, но не пил. А запах объясняется тем, что у него разболелся зуб и фельдшер Таточко дал ему ватку, пропитанную спиртом, чтобы положить на этот зуб. Вот он с этой ваткой и ходил. Что, выкусили? Нельзя же приговорить без доказательств. Это вам не тридцать восьмой год.

Однако замполиту было всё равно. Решение он принял давно, и всякие мелочи вроде доказательств его не волновали. Ромку исключили из комсомола… Картина Репина "Приплыли"! Он был раздавлен. Будущее рушилось на глазах. Куда в этой стране без комсомольского билета? Не то что в МГУ не восстановят, нив один вуз не примут. Разве что кочегаром в котельную…

* * *

Такого результата не ожидал никто. Кроме замполита, естественно. К Ромке подошёл Комник и извинился: "Рома, я говорил то, что думаю, но не ожидал, что за это можно исключить. Если бы знал, как всё обернётся, промолчал бы…" Ромка не держал на него зла. Да и ни на кого не держал, он вообще был очень отходчив. Первая реакция — горькая обида — прошла. И сменилась тупым равнодушием. Там, на собрании, слушая слова сослуживцев и не веря в то, что слышит, он испытан потрясение. Он воспринял произошедшее как предательство. И его реакция была глубоко личной и крайне болезненной. Пожалуй, ему ещё не приходилось сталкиваться с подобным. В его юной жизни случалось уже немало испытаний — его били толпой, предавали и сдавали ментам, менты кололи и не раскололи, любимая, обещая любовь до гроба, бросила при первых же трудностях. Было всякое… Но чтобы те, с кем он вместе мёрз, и голодал, и ненавидел тупую, равнодушную систему, принесли его в жертву этой системе, даже ничем не рискуя… Наверное, с ним что-то не так. Об этом он меланхолично думал, когда утихли первые эмоции и расхотелось немедленно бежать на край света и там спрятаться. Неужели он заслужил такой финал и это справедливая оценка его личности? И он совсем не такой, каким видит себя сам, — справедливый и преданный. А на самом деле он тот, кого не западло вломить крысе-замполиту, даже не скрываясь… Кто-то вроде Горбатько…