Батийна

— Значит, этот щенок мнит себя снежным барсом и дерзко показывает мне клыки? Немедленно поезжайте и пригоните из его косяка самых лучших и жирных кобыл!

Расторопному джигиту Балбаку как раз это и было на руку.

На пастбище Адыке он поймал трех упитанных кобыл. Одну проворные джигиты прирезали вместо овцы и свезли мясо к юрте Акимкана.

Такое покушение со стороны родовитого батыра отнюдь не считалось зазорным. Разумеется, Адыке не станет жаловаться на Акимкана, что тот угнал его кобыл и перерезал им горло. Закон не писан Акимкану — сыну старшей почтенной жены Барак-хана, да, кроме того, Акимкан старший брат Адыке. А по исконным обычаям, старший брат безоговорочно вправе распоряжаться богатствами младшего. Адыке отдавал себе ясный отчет: он просто боялся Акимкана. Грозное страшилище для окружающих, Адыке тут заставил себя смириться, затаил мстительную обиду: — «Ничего, мы еще посмотрим. Придет и мой черед… А пока что надо держаться подальше от этого питона».

Он понимал, что лучше ему отсюда уйти подальше, но долго не решался, куда именно перекочевать. Ведь каждый склон ущелья, любая лощина, устья речек — все имело своих хозяев с древних времен. «Пожалуй, лучше всего перебраться на пастбища Кара-Коо», — подумал было он, но, поразмыслив, от этой затеи отказался. Но в конце концов, не найдя другого стойбища, Адыке обосновался в Кара-Коо.

…Давно прошла весна, отъягнились матки, скот набрал в весе, — жизнь возвращалась в свои берега. Мужчины сменили на белые легкие калпаки свои зимние теплые, пропахшие потом, тебетеи, на плечи накинули легкие халаты — чепкены, они снова садились на крупных коней, разъезжали по аилам, попивали душистый кумыс, — каждый делал свое дело.

Сменили зимний наряд и женщины. Их головы теперь украшали пестрые косынки и белые платки. Одни крутили веретено, заготовляя пряжу, другие выволакивали мешки с шерстью, расстилали ее на дерюгу и розгами взбивали и пушили, третьи топтали серые кошмы. Девушки, что всю зиму сидели в юртах за рукоделием — вышиванием, раскройкой платья, отделкой домашней утвари, теперь появлялись на улице, ходили друг к другу в гости, а ребята не могли наиграться на солнышке.

Ветвистый род Адыке рассыпал свои юрты по просторной солнечной долине. Подслеповатые старцы грели свои озябшие за зиму кости. Возле белой юрты Адыке с самого утра группа женщин трудилась над укладкой промытой шерсти в продолговатые циновки из жесткого стебля чия, — они готовили кошму.

Салкынай, которая своими руками не прикасалась к работе, распоряжалась кошмовницами: «Делай так, делай этак». Из снежно-белой шерсти, пушисто взбитой тоненькими палочками — розгами, она заставляла изготовлять кошму для жайнамаза[31]. Зеленую и красную шерстяную пряжу по ее указанию мотали в круглые тугие клубки, а другие женщины покрывали кошмы разноцветными орнаментами. Под звонкий смех и веселые шутки женщины взбивали белую, черную, бурую овечью шерсть.

Когда требовалась большая сила на уминании и взбивке кошм, байбиче рядом с женщинами ставила выносливых жилистых джигитов. У Батийны было свое дело. На рослом быке она волокла уложенную в циновку почти готовую тяжело набрякшую кошму. Расстояние от аула до большого белого камня вол еле шел, как могут тащиться одни волы. Батийна словно плыла по воздуху, щеки у нее жарко пылали от выпитого весеннего крепкого кумыса. Она доехала последний раз до заветного белого камня и уже поворачивала назад, как тут показался пожилой всадник, — коротко подстриженная бородка, лукавые глазки.

— Постой, доченька. Скажи, чья ты сноха?

— Я невестка батыра, дядя, — Батийна всегда свекра величала батыром.

— А родом откуда? — не унимался старик. — Где твои родители?

— Мы из джумгальских саяков.

Старик ближе подъехал к Батийне и стал показывать какие-то вышивки.

— Доченька, вот это не узнаешь, случайно?

Да, этот амулет и наволочку для подушечки она вышивала еще девчонкой.

— А как они попали к вам? — вскрикнула удивленная Батийна.

— Хорошо, что ты помнишь изделия своих рук спустя столько лет, — сказал всадник. — Я тоже женат на дочери из рода саяков. Мы с тобой, значит, близкие. Доверься мне. Как только стемнеет, приходи вон к той серой юрте, из нее курится дымок… Это моя юрта. Там тебя ожидает младший брат отца Мукамбет… Так не забудь: мы ждем тебя вечером.

Батийна чуть не расплакалась от радости.

— Конечно, дядя, обязательно приду. Вам заранее спасибо. Если вы меня спасете, никогда не забуду вашей доброты.

— Бог свидетель, постараемся, доченька. Приходи. — И как ни в чем не бывало он поскакал своей тропинкой.

Батийна не помнила, как доехала до аила и как слезла с вола. Чтобы не выдать своей тайны, она еще усерднее работала по хозяйству и между делом собрала одежонку и вещи, не соблазнившись на байские наряды. «Пусть подавятся своим добром, — шептала Батийна. — Оно им когда-нибудь боком выйдет». С собой решила взять вышивки, подседельник, стремена, нагрудник, подхвостник, подпругу — все, что она мастерила сама или ей дали отец и мать.