Батийна

— Значит, сам всемогущий создал нас на беду и несчастье невестка. Что нам остается? Говорят же, что в теле у женщин одним хрящиком меньше, чем у мужчин. Потому, наверное, и приходится нам терпеть такие унижения. Мне теперь, видно, не уйти от своего старика. И тебе от этого медведя. И бежать нам некуда, не в пример дочери Бармана Айнагуль. У нее властный отец. За нее вступится разумная мать. Потомки видных беков не дадут ее в обиду. А кто нами заинтересуется? Пастух? Попробуй сбеги с пастухом, прирежут тут же на месте, где догонят… Что, Батийна, плачешь? Хоть он и дурень, твой муж, но вы одногодки. Ты все-таки старайся из него человека сделать. Часто мой отец говорил: «У хорошей жены и недалекий муж попадет в судьи, скверный муж и чудесную жену сделает рабыней». Одним словом, я и сама толком не пойму, чему мне верить…

Согреется ли сердце»

Батийна в один тот день, кажется, повзрослела на несколько лет. «О господи, совсем еще девчонка, а вон какие мысли ее одолевают. Мой же увалень станет ли когда-нибудь человеком и согреет мое сердце или навсегда закоснеет в своей тупой неподвижности? — мучительно размышляла Батийна.

И со спокойствием дрессировщика ловчих птиц она стала изо дня в день наставлять мужа. Решила сперва покрасивей обрядить его.

Из снежно-белой шерсти и мягкого пуха сваляла чепкен, сшила калпак с шелковой кисточкой, а его края оторочила черным плюшем, по четырем полям провела, что называется, муравьиным следом мелкие-мелкие стежки.

Надевая калпак на голову мужа, Батийна подумала: «Может, хоть чем-нибудь он напомнит мне Абыла, который ходил в схожем головном уборе. А вдруг новый калпак подействует на Алымбая, он воспрянет духом, проснется его сонное тело и станет он человеком, о боже?»

Широконосый, узкоглазый Алымбай, однако, не испытывал ни малейшего восторга. Он вяло засопел, набычился, не сказав слова благодарности жене, набросил на плечи чепкен со всунутым рукавом и, волоча его по земле, головой откинул полог юрты, чуть не упав. Новый калпак сполз на правое ухо, и кисточка щелкнула по короткой жердине.

«Да поосторожней ты, непутевый! — чуть не вскрикнула Батийна, но лишь горестно шевельнула губами. Эх, человечек, даже калпак не научился носить».

Батийне опять вспомнился Абыл, веселый, легкий, с открытой душой и, главное, ласковый, словно мягкий утренний ветерок.

Ночи подряд Батийна не смыкала глаз, терзалась наедине с обступившими ее мыслями. Невмоготу было одной оставаться в юрте, казавшейся чужой, нелюдимой, давно брошенной. Порой хотелось закрыть глаза, махнуть на все рукой и уйти, сгинуть на ветру. «О, несчастная я… Будь мои родители знатные, как Гульгаакы байбиче, я тоже нашла бы свое счастье, как их дочь, — невольно сравнивала Батийна свою судьбу с судьбой Айнагуль. — Но сейчас попробуй я поступить так, меня растянут на кольях и забьют до смерти. Счастливая все-таки Айнагуль… Своего добилась, вышла за Манапбая. Даже суровые судьи, видно, пикнуть не смеют против потомка бека. А когда же я убежала, все ополоумели, сразу нашлись бии, готовые пустить по миру мой аил. Почему аксакалы и бии не решают все достойно и справедливо, без разделения: зажиточный ты человек или бедный, великий или совсем малый? Где-то ведь должна быть справедливость?

Будь на месте Батийны другая женщина, она, пожалуй, и стерпела бы такую жизнь. Что еще надо молодухе: юрта — полная чаша, одета, обута, а что муж чурбан чурбаном, ну и ладно. Угождала бы его прихотям — и только. Но Батийна, с ее неутолимой жаждой светлого чувства, не могла утешиться тем, что никто не следил за ней, как обычно за молодухами.

Она старалась соблюсти правила приличия, хорошо зная свое место, учтиво встречала старших, кланялась им в пояс, была обходительна с младшими родственниками.

Кыдырбай тоже старался выполнять свои обещания: он заставил родню признавать невестку, с его поддержкой она стала полновластной хозяйкой в своей юрте. Правда, он не упускал случая тайком понаблюдать за ней, — не соблазнилась бы невестка покинуть Алымбая раньше времени. Человек предусмотрительный, Кыдырбай не забывал, что ему удалось сосватать за тупоумного братца женщину, которая смогла бы составить честь любому сыну из самого богатого и видного рода. Он в глубине души чувствовал, что Алымбаю не добиться настоящего расположения Батийны. «Но, подумал Кыдырбай, — пусть хотя бы привыкла к нашему медведю, да еще лучше, если бог даст понесет от нашей крови».

Сияя подкупающей улыбкой, Кыдырбай обратился к Батийне: