Кыдырбаю не по душе пришлись слова отца, который давно уже достиг почтенного возраста. Тем не менее ради уважения к отцу он исполнил его желание: привел в юрту разменявшего восьмой десяток старца пятнадцатилетнюю Гульсун — дочь сапожника Карыпбая.
Но Гульсун, судьба которой оказалась столь печальной, и не считала вовсе, что замужем. Она продолжала все так же резвиться, как и дома у себя, а когда старик засыпал, даже играла в куклы. Пятнадцатилетней девочке выпало стать главной управительницей или старшей советчицей в этой большой семье, хотя она была самой юной.
Теперь она стала «матерью» для седобородого Кыдырбая, для всех его братьев и сестер и одновременно хозяйкой многочисленного скота. И, как ни странно, отныне она и «свекровь» для жены Кыдырбая — Турумтай, женщины средних лет. Никто не пробовал учить ее уму-разуму или попрекать молодостью. Сыновья старика Атантая вместе с женами величали ее «матерью» и нигде не смели переходить ей дорогу — знак высокого почитания Гульсун, подобно покойной матери. Вступить с ней, как с молодухой, в пререкания все равно что ослушаться отца родного и вызвать с его стороны гнев и возмущение. Учить уму-разуму или же корить почему-либо Гульсун единственно вправе сам отец Атантай, раз уж она стала женой старика. С первого же дня, как появилась Гульсун, Кыдырбай строго-настрого предупредил и свою Турумтай и остальных в семье:
— Эту девочку прошу уважать всех до единого. Не повышайте на нее голос и не грубите. Теперь она наша мать. А если случится что не так, пусть сам отец ее воспитывает.
Предупредил он и Батийну, которая теперь считалась полноправной невесткой и хозяйкой.
— Не обижайся, таэже, если я тебе скажу… После смерти нашей матери мы сменили постель нашему отцу. Твоя новая, теперешняя свекровь младше тебя, в ней еще много детского. И все равно она мать нам, и все мы зовем ее матерью — эне Гульсун. Уважай ее и ты, как свою родную свекровь. Если заметишь какие ребячьи выходки, не оскорбляй, а осторожно подскажи, таэже!
Предупредил Батийну и сам свекор:
— Дитя мое, Батийна, — сказал он внушительно, — не обижай нашу мать Гульсун. Она иногда, как козочка, любит поиграть со сверстницами. Пусть играет, она еще совсем молоденькая. Лишь бы стлала мне постель да грела мои старые стылые кости.
Хорошо было Батийне жить с Гульсун, ничуть не похожей на обычную сварливую свекровь. Гульсун было мало дела до снохи: «свекровь» возвращалась иногда с игр с элечеком под мышкой, разгоряченная, худенькая, проворная. Открытые чистосердечные глаза ее улыбчиво смотрели на окружающее, по лицу пробегала ребячья, озаренная солнцем, беспечная радость. Немного смущаясь Батийны, как старшей, Гульсун виновато спрашивала:
— Что, поздно пришла, да?
Батийна мягко и тепло отвечала:
— Скажи, наигралась ты или нет? Ну ладно. Положи элечек на место и повяжись платком.
Гульсун усмешливо переспрашивала:
— А что, старик идет? Ой, как же я с открытой головой! Стыдно ведь…
— Какой же тут стыд, эне? Ведь он твой старик, не чужой.
— Ой, не говори, что он мой, Батийна. Зачем мне дряхлый старикашка?
«И то правда, — думала Батийна, — зачем этот белый как лунь старик взял ее в свою юрту? Она ему во внучки годится! А то и в правнучки! Наступит ли когда равноправный для женщин день?»
Гульсун положила тюрбан на полочку и ловко повязала платок.
— Зачем, невестка моя, ты плачешь? Обидел тебя, что ли, не совсем умный муж твой? Из всех моих детей, пожалуй, только он кажется слабоумным. Сколько здесь живу, не слышала от него слова «мама». Если он не поумнеет когда-нибудь, ох, и получит от меня… — Глаза Гульсун сверкнули озорством. — Если вдруг он поднимет на тебя плетку, сразу же мне скажи, я проучу его, как обижать жену. Скажу отцу, чтобы выгнал его из юрты.
Она старалась говорить уверенно, как опытная, настоящая мать, тем не менее в самых ее словах и в голосе чувствовалась своя воля и решительность. И Батийна оказывала честь Гуль-сун. Не сядет на место, пока не займет своего Гульсуи; уступала Гульсун дорогу, когда та выходила из юрты; делала работу, положенную лишь невестке; при посторонних отвешивала уважительный поклон. Порой Батийна незаметно давала Гульсун полезные советы и открывала перед ней женские тайны.
— Эже, — как-то обратилась Батийна к Гульсун, — а не злится ли твой старик, когда ты уходишь куда-нибудь?