Батумский связной

— Я же сказал, что заплачу.

— Разумеется, заплатите, — спокойно кивнула Лиза. — И сделаете это сегодня, пока я вам нужна, потому что потом, когда в пятницу вы сделаете все, что хотели, вряд ли от вас можно будет что-нибудь получить.

"Кое-что ты от меня в пятницу получишь”, — злорадно подумал Вэнс и спросил:

— Сколько ты хочешь?

— Десять тысяч турецких лир, — отчеканила она.

— Ого! — Вэнс поднял брови. — Откуда же я возьму тебе сейчас столько денег?

— Я подожду до вечера, — согласилась Лиза. — Если к девяти часам вы не положите на этот столик десять тысяч турецких лир, я приму меры.

— Пойдешь в полицию? — усмехнулся господин Вэнс.

— Нет, я обо всем расскажу мистеру Морли. Поверят мне в миссии или не поверят, но Морли никак не сможет прийти сюда в пятницу, и весь ваш тщательно продуманный план сорвется.

Опять он уставился на неё в упор. Но Лиза совершенно спокойно выдержала его взгляд.

— Хорошо, — медленно кивнул Вэнс, — вечером деньги будут у тебя.

* * *

Борис спустился по каменным ступеням кофейни Сандаракиса. Тот же сладковатый туман, запах кофе, опиума и кальяна, та же разноплеменная публика, но с появлением Ордынцева в кофейне ненадолго наступила тишина. Ни один торговец не подошел к нему, никто не предлагал сомнительной коммерции, вокруг Бориса образовалась пустота, полоса отчуждения. Посетители кофейни шарахались от него, как от зачумленного.

Не обращая на это внимания, Борис направился к слепому турку, который, как всегда, дремал в углу со своим кальяном.

— Салям, эфенди, — вежливо обратился Борис к старику, — я пришел поговорить с вашими друзьями.

Старик, услышав его голос, удивленно поднял к нему слепые белые глаза и прошамкал беззубым ртом:

— Шам пришел?

Затем, видимо, смирившись с непостижимостью поступков этих странных русских, он щелкнул пальцами. Дверца в стене отворилась, оттуда, как и в прошлый раз, высунулась волосатая лапа, Бориса втащили в темноту. Как и прежде, несколько минут его тащили, толкая в спину, и наконец он оказался в каморке, освещенной тусклой масляной коптилкой, среди злобных бандитских физиономий. Но если в прошлый раз Бориса встретили здесь с веселым злым любопытством, то сейчас злобы вокруг прибавилось вдесятеро, а весельем и не пахло.

Возле Бориса появился рыжий пузатый карлик Черевичка с огромным кривым ножом в руке и, задыхаясь от злобы, пропищал:

— Ну, золотой-серебряный, что скажешь? Мало тебе, что Исмаила разменял, ещё за чьей-то душой пришел?

— Что ты с ним болтаешь, Черевичка? — послышался глухой бас из-за угла. — Кончай его без разговора, да зашьем в мешок!

Стараясь сохранить внешнее спокойствие, Борис заговорил:

— Господа бандиты, я к вам сам пришел, стало быть, у меня есть что вам сказать. Так будьте любезны, сначала выслушайте. А уж потом решайте, что со мной делать.

В комнате воцарилась на несколько мгновений напряженная тишина. Черевичка проверил пальцами лезвие ножа и поводил вокруг круглыми выпуклыми глазами, стараясь угадать настроение своих товарищей.

— Пусть говорит, — пробасил тот же голос, который минуту назад настаивал на немедленной казни, — пускай говорит, послушаем, какую пулю он отольет, в расход пустить гада всегда успеем.

— Разумные слова, — кивнул Борис в темноту, — в расход пустить меня вы всегда успеете, было бы за что.

— За Исмаила! — злобно пропищал снизу Черевичка.

— Господа бандиты, уважаемого Исмаил-бея, да будет мир и покой его праху, — театрально заговорил Борис, надеясь, что так будет доходчивее, — убил вовсе не я. Сами посудите, я искал его долго, плыл аж из самой Феодосии, добивался встречи — и для чего? Чтобы убить его, не успев перемолвиться парой слов? Да сами сообразите: Исмаил-бей был человеком ловким, сильным, опасным — разве мог я справиться с ним?

Среди бандитов начались негромкие разговоры: хоть и с трудом, но доходило до них очевидное. Исмаил-бей был для них непререкаемым авторитетом, полубогом, и тут вдруг его прирезали, как ягненка. Да ещё кто? Какой-то чужак, русский… И хоть на вид он выглядел довольно крепким, но не было в его глазах той звериной повадки, по которой узнают друг друга лихие люди. Так что последний аргумент Бориса показался бандитскому собранию убедительным.

— Кто же убил его? — послышалась из угла саркастическая реплика. — Вы там были вдвоем! И почему же ты тогда сбежал, если не убивал Исмаил-бея?

— Господа бандиты! — для большей убедительности Борис прижал руки к сердцу. — Представьте, что вы застали бы меня возле трупа. Вы бы меня на клочки разорвали, не дав и слова сказать в свое оправдание! А кто убил — возможно, вы сами ответите. Когда мы разговаривали с Исмаилом, светильник внезапно погас, в темноте я услышал звуки борьбы, и кто-то прошипел, как змея: “Шейс-с”. Видимо, Исмаил сумел ранить его стилетом. Больше я ничего не слышал, а когда сумел осветить комнату, Исмаил-бей был уже мертв. Клянусь вам, то, что я говорю, — чистая правда. Вы ведь видели в тот день, что на стилете Исмаила была кровь? Он ранил своего убийцу, а у меня нет свежих ран и царапин, можете проверить.