Базар житейской суеты. Часть 2

Читатель жестоко ошибется, если вздумаетъ включить насъ въ число военныхъ романистовъ. Мы не имемъ никакихъ притязаній на этотъ титулъ, и наше мсто среди мирныхъ гражданъ. Какъ-скоро палуба опустла, мы смиренно спускаемся въ трюмъ и терпливо ждемъ развязки. Мы не пойдемъ за Трильйоннымъ полкомъ дале городскихъ воротъ, и въ ту пору, какъ майоръ Одаудъ вступаетъ на свою дйствительную службу, мы отретируемся назадъ къ его супруг и другимъ прелестнымъ дамамъ, оставшимся въ обоз.

Не удостоившись чести быть приглашеннымъ на балъ, описанный нами въ предъидущей глав, господинъ майоръ Одаудъ могъ привольно наслаждаться тмъ естественнымъ и здоровымъ покоемъ, котораго не суждено было въ эту ночь вкусить его товарищамъ, любителямъ свтскихъ удовольствій.

— Послушай, Пегги, другъ ты мой любезный, ласково сказалъ майоръ своей супруг, нахлобучиваясь колпакомъ на сонъ грядущій, черезъ день или черезъ два, я полагаю, зададутъ намъ такого рода балъ съ музыкой и выпляской, какого еще не видывали многіе изъ этихъ господъ.

И въ заключеніе этой сентенціи, онъ выпилъ стаканъ грога, предпочитая это скромное удовольствіе шумнымъ наслажденіямъ легкомысленнаго свта. Мистриссъ Пегги сначала сердечно сокрушалась, что жестокая судьба лишила ее удовольствія отрекомендовать почтенной публик свой тюрбанъ и райскую птицу; то въ скоромъ времени, извстіе, полученное отъ супруга, сообщило другое, боле серьёзное направленіе ея мыслямъ.

— Вотъ что, Пегги, душа ты моя, сказалъ майоръ своей супруг, теб бы не мшало этакъ разбудить меня минутъ за тридцать до барабанной тревоги. Ты ужь потрудись приготовить мои вещи, и потомъ, какъ будетъ половина второго, толкни меня въ бокъ. Легко станется, душа моя, что къ завтраку ужь я не ворочусь.

Съ этими словами, предвщавшими неизбжное наступленіе похода, господинъ майоръ Одаудъ пересталъ говорить, и погрузился въ сладкій сонъ.

Мистриссъ майорша Одаудъ, какъ добрая жена и расторопная супруга, приняла теперь къ свднію, что ей слдуетъ держать ухо востро. Оставаясь нъ юбк, папильйоткахъ и кофт, она ршиила не спать всю ночь.

— Что и говорить, какой теперь сонъ! подумала мистриссъ Пегги въ глубин души, — выспаться успю завтра и посл завтра, когда не будетъ больше добраго моего Мика.

И она принялась укладывать его дорожный чемоданчикъ, весьма удобный для помщенія въ маломъ объем многихъ, совершенно необходимыхъ вещей. Затмъ она вычистила его шинель, фуражку, походный мундиръ и другія статьи военнаго туалета. Само-собою разумется, что въ глубокіе карманы шинели она не забыла помстить многія прохладительныя снадобья, со включеніемъ увсистой плетёной фляжки коньяку, до котораго майоръ былъ особенно охотникъ въ дорог, потому-что коньякъ, въ самомъ дл, превосходный напитокъ. Кончивъ вс эти приготовленія, майорша сла и задумалась, устремивъ свой неподвижный взоръ на часы съ репетиціей, лежавшие передъ нею на стол. И лишь-только эта чудная машина, равная, по своей аккуратности, неизмнно-врнымъ часамъ каедральнаго собора, пробила дв четверти второго, мистриссъ майорша Одаудъ мгновенно разбудила своего супруга, и поднесла къ его устамъ превосходную чашку кофе, какую когда-либо видлъ городъ Брюссель.

Кто изъ смертныхъ будетъ сомнваться, что вс эти распоряженія достойной леди отнюдь не уступаютъ истерическимъ припадкамъ и слезамъ, которыми обыкновенно чувствительныя женщины выражаютъ свою любовь къ нжнымъ друзьямъ сердца? Я, съ своей стороны, убжденъ душевно, что этотъ чудный кофе, который Одауды кушали вмст при звукахъ трубъ и барабановъ, раздававшихся во всхъ улицатъ и переулкахъ бельгійской столицы, былъ, въ своей сущности, гораздо полезне и сообразне съ разумной цлью, чмъ вс эти разительныя изліянія высокопарныхъ чувствъ. Ближайшимъ слдствіемъ вкуснаго завтрака было то, что майоръ Одаудъ явился на парадъ веселымъ, свжимъ, здоровымъ и проворнымъ, и когда онъ слъ на своего коня, можно было залюбоваться, какъ онъ приступилъ къ команд своимъ полкомъ. Вс офицеры весело салютовали майоршу Одаудъ, когда полкъ проходилъ мимо балкона, гд стояла эта храбрая и достоййая леди, размахивая направо и налво своимъ блымъ батистовымъ платкомъ; храбрость мистриссъ Пегги, въ самомъ дл, не подлежала ни малйшему сомннію, и одно только чувство женской деликатности могло удержать ее отъ личной команды Трильйоннымъ полкомъ, выступавшимъ на поле чести и славы.