Въ ту пору какъ Джой торговался съ Ребеккой, и обозрвалъ дорогихъ животныхъ, время шло своимъ чередомъ и разсвтъ быстро приближался. Но хотя полночь прошла уже давно, городъ, повидимому, не думалъ отдыхать отъ вечерней тревоги. Во всхъ окнахъ свтились огни, толпы женщинъ и мужчинъ стояли въ дверяхъ и у воротъ, и по улицамъ все еще бродилъ народъ. Молва съ разнообразными оттнками переходила изъ устъ въ уста: одни говорили, что прусская армія истреблена въ конецъ; другіе, что Англичане потерпли ршительное пораженіе; но были и такіе, которые утверждали, что Веллингтонъ устоялъ крпко на занятой позиціи. Этотъ послдній слухъ, распространяясь постепенно, пріобрталъ большую вроятность и силу. Въ город, съ поля битвы, еще не появлялся ни одинъ Французъ. Нсколько бродягъ, воротившихся изъ арміи, принесли довольно благопріятныя всти. Наконецъ, къ общему удовольствію, прискакалъ въ Брюссель адъютантъ съ депешами отъ главнокомандующаго къ городскому коменданту, и скоро, въ разныхъ частяхъ столицы появились оффиціяльныя объявленія объ успх союзниковъ при Quatre-Bras, и о совершенномъ отраженіи Французовъ, сражавшихся шесть часовъ подъ командою маршала Нея. Адъютантъ пріхалъ, вроятно, въ ту пору; когда Джозъ и Ребекка производили свой торгь, или, когда Джозъ уже осматривалъ въ конюшн купленныхъ лошадей. Возвращаясь домой, онъ ясно разслышалъ, какъ у воротъ гостинницы разсуждали о свжихъ новостяхъ, уже не подлежавшихъ никакому сомннію. Онъ пошелъ сообщить ихъ женщинамъ, состоявщимъ подъ его опекой. Джозъ не считалъ нужнымъ доводить до ихъ свднія, какъ онъ собирался разстаться съ ними, какимъ образомъ купилъ двухъ рысаковъ, и какую груду злата отвалилъ за оныхъ.
Но успхъ или пораженіе не составляютъ слишкомъ большой важности для женщинъ, такъ-какъ он думаютъ прежде всего о безопасности особъ, близкихъ къ ихъ сердцу. Извстіе о побд еще больше увеличило душевную тревогу мистриссъ Эмми. Ей захотлось немедленно хать въ дйствующую армію. Она со слезами принялась упрашивать брата, чтобы онъ отвезъ ее туда. Ея страхъ и сомннія достигли до совершеннйшаго пароксизма, и несчастная етрадалица, бывшая въ оцпененіи почти цлый день, впала теперь въ истерическое безуміе, и забгала взадъ и впередъ. Жалкое зрлище! никакой мужчина, томимый даже предсмертной мукой на кровавомъ пол, гд, посл упорной борьбы, лежали сотни храбрыхъ воиновъ — никакой мужчина не могъ испытывать страданій ужасне тхъ, какимъ подвергалась эта бдная, беззащитная жертва. Чувствительное сердце Джоза не могло перенести этого страшнаго зрлища. Онъ оставилъ сестру подъ опекой ея великодушной собесдницы, и сошелъ внизъ, къ воротамъ, гд еще продолжали разсуждать о военныхъ длахъ, и дожидались новыхъ встей.
Разсвтъ между тмъ постепенно переходилъ въ ясный день, когда Джозъ и его собесдники стояли у воротъ. Изъ арміи начали приходить свжія всти, привозимыя людьми, которые сами были дйствующими лицами въ кровавой драм. Фуры и длинныя крестьянскія телги, нагруженныя ранеными, заскрипли въ разныхъ мстахъ; страшные стоны слышались внутри ихъ, и болзненныя лица грустно выглядывали изъ-подъ соломы. Джозефъ Седли смотрлъ съ печальнымъ любопытствомъ на эти колесницы; стоны раненныхъ были ужасны; усталые кони съ трудомъ подвигались впередъ.
— Стой! стой! простоналъ слабый голосъ изъ-подъ соломы.
И телга остановилась передъ квартирой мистера Седли.
— Это Джорджъ! вскричала Амелія. Это Джорджъ, я знаю.
Она выбжала на балконъ съ своимъ блднымъ лицомъ и растрепанными волосами. Но это былъ не Джорджъ. Пришла только всть о Джордж и слава Богу!
Это былъ бдный Томъ Стоббль, выступившій изъ Брюсселя за двадцать-четыре часа передъ этимъ, съ полковымъ знаменемъ въ рукахъ, которое онъ такъ храбро защищалъ на пол чести и славы. Французскій уланъ ранилъ въ ногу молодого прапорщика, и онъ упалъ, продолжая держать въ рукахъ святыню Трильйоннаго полка. Посл сраженія, отыскалось порожнее мсто для бднаго юноши въ телг, и его повезли назадъ, въ Брюссель.
— Мистеръ Седли! мистеръ Седли! вскричалъ слабымъ голосомъ молодой человкъ.
Испуганный Джой подошелъ къ телг. Онъ не угадалъ сначала, кто его звалъ.
Юный Томъ Стоббль протянулъ свою горячую и слабую руку.
— Я долженъ остановиться здсь, сказалъ онъ. Осборнъ… и… и Доббинъ сказали, что здсь… возьмутъ меня… и, и вы дайте ямщику два наполеондора, и… и мать моя заплатитъ вамъ.
Мысли бднаго юноши, впродолженіе длинныхъ лихорадочныхъ часовъ, проведенныхъ въ телг, постоянно переносились въ родной пріютъ, подъ кровлю родительскаго дома, оставленнаго имъ лишь за нсколько мсяцевъ передъ открытіемъ войны. Въ этомъ сладкомъ бреду онъ забывалъ повременамъ свою физическую боль.