Базар житейской суеты. Часть 3

Впрочемъ, не одна докторская леди ревновала Амелію къ своему супругу: вс женщины, составлявшія между собою небольшой кружокъ на Аделаидиныхъ виллахъ, раздляли это чувство, и вс бсились въ равной степени при вид энтузіазма, съ какимъ грубый мужской полъ смотрлъ на молодую вдову. Дло въ томъ, что почти вс мужчины любили мистриссъ Эмми; хотя быть-можетъ никто бы изъ нихъ не сказалъ, за что. Амелія была вовсе не блистательная леди, и не было въ ней ни большого ума, ни проницательности, ни остроумія, ни даже красоты. При всемъ томъ, куда бы она ни появилась, мужчины были отъ нея въ восторг, и этотъ восторгъ неизбжно пробуждалъ чувства презрнія и недоврчивости во всхъ ея сестрицахъ. Думать надобно, что слабость мистриссъ Эмми главнйшимъ образомъ служила для нея чарующею силой: кроткое, нжное и совершенно беззащитное созданіе, она обращалась, повидимому, ко всмъ мужчинамъ, испрашивая ихъ покровительства и симпатіи. Введенная въ общество Трильйоннаго полка, она почти вовсе не разговаривала съ товарищами своего мужа; но мы видли, что вс эти молодые люди готовы были, при малйшей опасности, вытащить изъ ноженъ свои шпаги на защиту мистриссъ Эмми. Такое же, если еще не больше, впечатлніе произвела она и здсь, въ Фольгем, на виллахъ Аделаиды, гд, казалось, каждый согласился бы, вслуча надобности, отдать за нее свою душу. Еслибъ она была сама мистриссъ Манго, изъ великаго дома Манго, Плетнемъ и Компаніи, еслибъ у ней, какъ у этой Манго, была въ Фольгем великолпная дача, посщаемая, по поводу роскошныхъ завтраковъ и обдовъ, герцогами, графами и князьями; еслибъ она разъзжала по окрестностямъ въ блистательной коляск на четверк вороныхъ, съ ливрейными лакеями на запяткахъ… я хочу сказать: будь Амелія хоть сама мистриссъ Манго, или супруга ея сына, леди Мери Манго (дочь графа Кастельмаульди, благоволившаго вступить въ супружескій союзъ съ представительницею богатой фирмы) — и тогда вс купцы и лавочники не могли бы оказывать ей большаго уваженія, чмъ теперь, когда скромная молодая вдова проходила мимо ихъ дверей, или покупала какую-нибудь бездлицу для своего малютки.

Такимъ-образомъ, нетолько докторъ Пестлеръ, но и молодой ассистентъ его; мистеръ Линтонъ, врачевавшій недуги всхъ горничныхъ и кухарокъ на Аделаидиныхъ Виллахъ, и читавшій, отъ нечего длать, газету «Times», открыто объявилъ себя невольникомъ мистриссъ Эмми. Это былъ презентабельный молодой человкъ, принимаемый въ квартир мистриссъ Седіи съ большимъ радушіемъ, чмъ его принципалъ, и какъ-скоро юный Джорджъ длался немножко нездоровымъ, мистеръ Линтонъ забгалъ къ нему по два или по три раза въ день, не думая, разумется, о плат за визиты. Щедрою рукою извлекалъ онъ тамаринды, леденцы и другіе продукты изъ ящиковъ докторской аптеки, и сочинялъ для юнаго Джорджа такія сладчайшія микстуры, что время болзни казалось для него безпрерывной перспективой праздниковъ и наслажденій. Мистеръ Линтонъ и докторъ Пестлеръ просидли дв ночи сряду при постели этого удивительнаго мальчика въ ту страшную недлю, когда страдалъ онъ корью, и вы подумали бы тогда, взглянувъ на бдную мать, что еще не было такой болзни отъ начала міра. Но такъ-ли эти господа поступали съ другими паціентами? Случалось ли имъ проводить безсонныя ночи въ дом леди Манго, когда эта же самая болзнь постигла первенца ея, Ральфа, и Гвендолину, и Гиневра Манго? сидли ли они при постели малютки Мери Клеппъ, хозяйской дочери, заразившейся корью отъ маленькаго Джорджа? Нтъ, нтъ, и нтъ. Когда Мери захворала, господа Пестлеръ и Линтонъ объявили съ невозмутимымъ спокойствіемъ, что это, собственно говоря, ничтожная болзнь, которая пройдетъ сама-собою, безъ леченія; впрочемъ, два или три раза они присылали ей какую-то микстуру для проформы, и даже не навдались, какъ тамъ у ней идетъ эта болзнь.