Базаров порезал палец. Как говорить и молчать о любви

И вот мы видим Афанасия Ивановича. Он встречает рассказчика у крыльца. Те же жучки и барбосы выбегают навстречу гостю, но уже старые и слепые. Афанасий Иванович согнулся в два раза больше, чем раньше, в доме его беспорядок. В хозяйстве чувствуется запустение. А когда сели кушать, оказалось, что Афанасий Иванович совсем плох. Он забывается, поднимает ложку с кашею и, вместо того чтобы подносить ее ко рту, подносит к носу; вилку тыкает в графин вместо цыпленка. Теперь ему надо помогать есть.

Посреди обеда, когда подали сырники со сметаной, Афанасий Иванович вдруг сказал: «Вот это то кушанье, это то кушанье…» Но осекся, никак не мог продолжить, голос его задрожал. Он пытался сдержаться и договорить: «Это то кушанье, которое покойница…» – и не смог, на этом слове рука его упала, и слезы потекли из глаз.

Он сидел бесчувственно, бесчувственно держал ложку, и слезы, как ручей, как немолчно текущий фонтан, лились, лились ливмя на застилавшую его салфетку.

То есть Афанасий Иванович через пять лет горюет о почившей Пульхерии Ивановне так же, как в первый день. Бешеной страсти романтического юноши хватило ненадолго, а старик, который, кажется, всю жизнь сидел на своем высоком стуле и ел сушеных рыбок, никак не может забыть свою добрую жену. Источник такого горя не страсть, а привычка. Он так привык пить с ней кофей, шутить про сгоревший дом, что привычка оказалась сильнее романтической страсти. Гоголь так строит свою повесть, что к концу мы понимаем, что эта привычка и есть истинная любовь.

Прогрессист Белинский, который говорил, что «Старосветские помещики» – это две пародии на человечество, писал: «Вы не можете представить, как я сердит на Гоголя за то, что он и меня чуть не заставил плакать о них, которые только пили, ели и потом умерли!»

Ф.Ж. Знаешь, в выпуске нашего подкаста я много времени уделял теме горя, а здесь, когда мы пишем книгу, я больше думаю о другом – о магии вечно молодой любви, в которую, как мне кажется, мало кто верит в современном мире. Откуда она берется? Дело не в отсутствии ссор, все пары ссорятся (и наши пожилые ребята наверняка тоже ссорились), и не в общих интересах (конечно, у старосветских помещиков много общего, но Гоголь показывает нам и их различия). Самое важное условие этой магии – эмоциональный отклик и отзывчивость на действия любимого, наличие доверия, эмоциональной связи. «Поддержи меня», «ты важен», «я считаю тебя особенным», «я буду заботиться о тебе», «я знаю, что если позову, ты придешь». Мне кажется, что это возможно, только когда люди многое пережили вместе, когда научились жить друг с другом и произносить такие слова.

Я понимаю, почему Афанасий Иванович плачет даже через пять лет. И почему роса появляется и на моих глазах, когда я читаю этот текст… Нет правильного выражения горя, никто не говорит, что слезы исчезнут навсегда. Разве такое можно забыть? Разве такое можно пережить? Я всю жизнь был рядом с тобой, а ты – со мной, и я бы пришел на твой зов, но ты больше меня не позовешь, и мне тебя не позвать. Но я точно знаю, что ты навсегда осталась в моем сердце, в моей душе, и я очень скучаю по тебе.

Лев Толстой «Детство» Как не запутаться в маме

Б.П. Сам Толстой мамы не помнил. Она умерла, когда ему не было двух лет, и не оставила ни одного своего изображения. Толстой пытался вспомнить ее черты и не мог. Но всю свою жизнь писатель не просто любил мать, он боготворил ее, обращался к ней за помощью в молитвах и говорил, что «эти молитвы всегда помогали». В старости он записал в дневнике:

Нынче утром обхожу сад и, как всегда, вспоминаю о матери, о «маменьке», которую я совсем не помню, но которая остается для меня святым идеалом.

Или вот еще. Толстому семьдесят восемь лет, он – патриарх, окруженный многолюдной семьей, учениками и поклонниками, – делает в дневнике такую запись: