Базаров порезал палец. Как говорить и молчать о любви

Б.П. Для Чарноты потеря России равноценна потере себя. Как ностальгирует Чарнота! Он с теплом вспоминает русских вшей и «чудесные» бои на родине. Билетерша на тараканьих бегах, обозначенная в пьесе как Личико, ведет с ним такую беседу.

Личико. Клоп по вас ползет, Григорий Лукьянович, снимите.

Чарнота. Да ну его к черту, и не подумаю снимать, совершенно бесполезно. Пускай ползет, он мне не мешает. Ах город!.. Каких я только городов не перевидал, но такого… Да, видал многие города, очаровательные города, мировые!

Личико. Какие же вы города видали, Григорий Лукьянович?

Чарнота. Господи! А Харьков! А Ростов! А Киев! Эх, Киев-город, красота, Марья Константиновна! Вот так лавра пылает на горах, а Днепро, Днепро! Неописуемый воздух, неописуемый свет! Травы, сеном пахнет, склоны, долы, на Днепре черторой! И помню, какой славный бой был под Киевом, прелестный бой! Тепло было, солнышко, тепло, но не жарко, Марья Константиновна. И вши, конечно, были… Вошь – вот это насекомое!

Личико. Фу, гадости какие говорите, Григорий Лукьянович!

Чарнота. Почему же гадость? Разбираться все-таки нужно в насекомых. Вошь – животное военное, боевое, а клоп – паразит. Вошь ходит эскадронами, в конном строю, вошь кроет лавой, и тогда, значит, будут громаднейшие бои!

Мастер ностальгии. Мастер отрицания. Я хорошо понимаю этого генерала, потому что у меня тоже был опыт релокации. Не знаю, можно ли сказать, что я с ним справился, но я точно прошел всю воронку и многое переосмыслил.

В словах Чарноты про вшей и города я узнаю себя. Я тоже сравнивал еду, улицы, вспоминал центр Москвы, прекрасный русский театр, людей, медицину. И все, что меня тогда окружало, проигрывало в сравнении. Про это очень поверхностно, цинично, но честно сказано в книжках по психологии: «Механизм сравнения мешает адаптации». Представляю, как психолог в очках говорит эту фразу Чарноте и в итоге остается без очков и со сломанным носом… Впрочем, механизм сравнения действительно мешает принять утрату. Сравнение с прошлым не позволяет согласиться с настоящим.

Мне вспоминается классная история моего учителя по арт-терапии Удо Баера. Однажды он привел племянника в цирк. На арену вышел фокусник и надул огромный пузырь. Племянник хлопал в ладоши, визжал от восторга, словно маленький поросенок, топал ногами… До тех пор, пока какой-то парень на задних рядах не сказал: «Пф, в цирке на улице Мюрлен я видел пузыри и побольше». Тут же восторг племянника испарился, убитый этим сравнением.

Все предметы и понятия, с которыми мы теряем связь, обретают качество артефактов, будто из фильмов про Индиану Джонса. Таким артефактом может стать глазированный сырок, площадь родного города или озеро Байкал. Даже если мы ничего из этого по-настоящему не любили. Не думаю, что с этим надо что-то делать. Люди несовершенны, у нас всех есть такая ловушка в голове, которая через сравнения приносит нам страдания.

Хлудов: как любить родину, если ты фаталист

Б.П. Вторым в нашей пьесе появляется генерал Роман Хлудов. Он сидит в здании вокзала железнодорожной станции на севере Крыма, где работает штаб фронта. С этим персонажем мы от карнавала, комедии и фарса переходим к драме. Хлудов – фаталист, полная противоположность Чарноте. Он отвечает за оборону Крыма и, кроме штабных задач, обязан делать и самую грязную работу войны – расстреливать и вешать людей. Хлудову надо во что бы то ни стало удержать Крым, а как удерживать, если всё разваливается и все бегут? Только самыми простыми и жестокими методами. С дезертирством надо бороться – Хлудов приказывает вешать дезертиров на фонарях с табличкой «дезертир», чтобы неповадно было. С саботажем надо бороться – вешает с надписью «саботаж». А если кто-то, не дай бог, заподозрен в симпатиях к красным – вешает с надписью «большевик». Промерзшая станция постепенно, как елка игрушками, зарастает повешенными. И деваться от них некуда. Кругом сплошные «фонари» и «мешки» – так называют разнообразных висельников.