Базис. Украина и геополитика

Нам, дежурным, многие оставляли фрукты и конфеты, частью которых мы потом угощали загрустивших детей, которые приходили и спрашивали о не приехавших к ним родителях. Так нам советовали воспитатели. Таких было обычно один или двое. Они появлялись ближе к закрытию приема и грустно интересовались, надеясь на то, что их просто забыли позвать. Мы говорили, что нет, а студент-воспитатель расспрашивал ребенка, кто к нему должен был приехать, обнадеживал его тем, что у родителей, наверное, много работы, и предлагал нам угостить его скопленными вкусностями, что мы с удовольствием и сочувствием делали (потому как объелись уже до этого). Потом воспитатель обычно сопровождал ребенка в отряд или советовал нам отвести его и подключить к какой-нибудь игре, расспросив об интересах.

Девочек почти все родители расспрашивали о том, не влюбилась ли она. И те томно закатывали глаза, поглядывая на нас, дежурных, фыркали и отвечали, что «нет». Их тоже подкармливали, и они приносили и отдавали уже ношенные вещи и брали свежие на замену. Мальчики обычно о таком совершенно не беспокоились.

Моя мама приезжала всегда и привозила целые баулы еды. Она очень переживала, что нас недокармливают или кормят не совсем качественно. Хотя на самом деле нас кормили отлично четыре раза в день, и, гуляя постоянно на свежем воздухе, мы отлично питались. Если другие ребята проводили с родителями минут пятнадцать и бежали играть дальше, то встреча с мамой затягивалась на час и больше, а в конце переставала быть томной и я уже начинал нервничать. Кроме того, что мама насыщала меня едой так, что на полдник и ужин можно было не идти в принципе, она подробно вела опрос о происходящем в лагере, о воспитателях, играх, событиях, вообще обо всем, что происходило. Притом расспрашивала про одно и то же по несколько раз, не по два, а по три-пять раз, как будто желая узнать и найти нестыковки в рассказе и «вывести меня на чистую воду». Потом она начинала рассказывать свои воспоминания о пионерских лагерях времен Хрущева и описывать, сравнивать тогдашние пионерские лагеря с теперешними, после этого шла череда советов. После еще минут десять расспрашивала, что привезти на следующий раз, как это приготовить и во сколько лучше приехать, чтобы мне было удобно провести больше времени с ней на следующей встрече. Я был настолько далек от понимания «важности» этих расспросов, в особенности когда меня ждали игры в отряде, что к концу встречи я замечал за собой то же, что и у других детей – нервное постукивание ногой о пол, правда, оно у меня начиналось намного позже, чем у остальных. Мама, замечая, что скоро я взорвусь, расцеловывала меня и отпускала, а я, раздосадованный, шел в отряд, потому как бежать было тяжело от переедания.

Первый раз в жизни мне довелось побывать в лагере, когда мне исполнилось лет шесть или семь. Точнее, это был не лагерь, а оздоровительный детский санаторий в Зимних Водах под Львовом. По сути, это был тот же детский лагерь, но с уклоном не на развлекательную программу, а на оздоровительную, а вместо воспитателей там были полноценные медсестры. Особо я, конечно, ничем не болел, но в санатории старшей медсестрой работала родная сестра моей бабушки. Это была статная, красивая, полная жизни женщина. Звали ее Вера Андреевна (я ее называл «тетя Вера»). Её муж был директором (главврачом) этого санатория, который специализировался на натуральном оздоравливании детей и лечении травами, витаминами, различными электрофорезами и прочими новаторскими методиками физиотерапии.

После развала Совка, когда все детские санатории стали не нужны и потеряли финансирование, они были растянуты и распроданы. Обычно они располагались в старых особняках богатых людей, которых советская власть лишила собственности. Теперь санатории возвращаются уже к новым владельцам. Тот в Зимних Водах тоже был похож на какой-то старый особняк, где обстановку сменили на медицинскую и палатную. На прилегающей территории росли огромные деревья, возле находилась детская площадка.