Беглец (СИ)

Мы немного выпиваем, много говорим, он вспоминает моменты, о которых я успел забыть, он рассказывает, что делал на прошлой неделе, пока меня не было в городе — футбол, вечеринки, учёба, вечеринки. Рассказывает весёлую историю о том, как его пытался клеить незнакомый чувак, за что Тейлор плеснула в парня маргаритой, а потом отходила беднягу по спине…

— Что еще за чувак? — спрашиваю я, насторожившись, неужели Алекс и к нему катал свои яйца?

— Ревнуешь? Нуу, эмм. Скажем так: он не был тобой. Одно это для меня было дико, — выделывается он. — А еще у него были кудри, как жёлтые макаронины; это всё, о чем я мог думать, пока он пытался развести меня на перепих.

— Что, не твой типаж?

— Мой типаж — высокомерный манерный хлыщ с холёной внешностью, лощёной задницей, гигантским интеллектом, холодным сердцем, стальными яйцами, херовыми нервами, сильными руками, слабыми ногами, доброй душой и злым чувством юмора и что там ещё… Ты этот типаж имеешь в виду? Нет, не мой.

Я даже пробую представить всё, что он описал. Получаюсь, как ни странно, я.

— Ну у тебя и запросы.

— Если даже ты удивляешься, то что говорить обо мне? Представь: живешь двадцать лет и тут здрасте-приехали. Твой типаж — Майкрофт Холмс.

========== The Messenger ==========

ГРЕГ

Чёрт побери мою привычку после пьянки подскакивать ни свет ни заря. Чёрт побери грёбаное солнце. Чёрт побери грёбаный кондиционер, из-за которого так холодно, что сна не осталось ни в одном глазу. И как, чёрт возьми, я умудрился заснуть нормально, а проснуться — поперёк него? Чёрт, чёрт!.. Если начну ёрзать — он проснётся, а мне так-то не улыбается искушать судьбу прямо с утра. Шесть часов, то есть мы поспали… два часа или около того. Блеск. Кто-то целый день будет залипать на ходу. Я.

Попробую уснуть. Я… я замёрз.

— Или встань, или угомонись, — слышу его злое бурчание. Мешать ему спать — всегда плохая идея, если не подгадаешь момент. Это точно не тот момент, зато самый момент, чтобы оказаться скинутым на пол — судя по его тону. Интересно, на полу теплее? Там, по крайней мере, не дует…

— Грег. Ты меня придавил. Мне трудно дышать.

Я мог бы пошутить, что у него от меня дух захватывает… В прямом смысле. Ему эта шутка вряд ли придется по вкусу. Да что уж там, пора признать, что перерос полусредний вес, а ещё начать отгораживаться от него подушками. Иначе однажды по утру у меня вместо живого бойфренда будет мёртвый, задушенный, придавленный…

О, отлично! Вдобавок заехал ему локтем по носу. Да я герой. Фу, как грубо. Ну ладно, не герой, но необязательно поминать всех моих родственников до седьмого колена.

— Я замёрз! Потому что чтобы дотянуться до пульта, надо тебя разбудить! А ты от этого бесишься! А еще ты холодный как ёбаная Фудзияма! Я не специально! Мне холодно!

А вчера ночью было клёво! И два часа назад было клёво! А сейчас мы начинаем утро со взаимных обвинений! Ещё чуть-чуть, и я всерьез рассмотрю возможность обидеться. Могу я нахрен или нет?

Он нашаривает одеяло и натягивает мне на голову, видимо, с расчетом, что я заткнусь, или задохнусь, или всё вместе. Я его достал. Для надёжности перехватывает меня рукой, и следующий час мне предстоит изображать гусеницу в коконе. Давай, Грег, у тебя получится. Нет, не пытайся с ним разговаривать, что ты…

— Ты не мог бы залезть ко мне под одеяло? Мне неудобно. Клянусь, больше не издам ни звука.

Он обреченно стонет, и вот уже его холодные лапы у меня на спине, а в следующий момент мы целуемся. И у меня мгновенный стояк. Да я герооой. От него несет алкоголем, на вкус — тоже. Волосы колются и пахнут теплом, сигаретами и шампунем, травяным, запах резкий, как и он сам. У меня вот-вот снесёт крышу, а так как это чувство мне более чем знакомо, я научился определять близость момента икс, после которого воля отдает концы. В этом всём легко потеряться, я мог бы сделать вид, что сопротивляюсь. Нет, не мог.

Он сосет меня, а я все ещё сонный. Терять волю, оказывается, чертовски утомительно. Его рот — мировое зло, он может говорить отвратительные вещи, а в следующий миг — проделывать вот такие штуки, от которых воздух стынет на сжатых зубах. Даже жаль, что одно неотделимо от другого.

Я ничего не контролирую. Не держу его так, чтобы задавать темп, — его это бесит. Кажется, он лучше меня знает, что мне нужно, и мы оба делаем вид, что не догадываемся об этом. Он хочет, чтобы я кричал, потому что я сам этого хочу. И я кричу. Руки-ноги, кажется, мне не принадлежат. Особенно ноги, с ними вечно что-то не так. И пульса слишком много, медленного и глухого, как эхо стучащего сердца. Я чувствую свой пульс на заднице. Я плыву. Он хмурится — между бровей глубокая складка, но покрасневшие губы спокойны. Вот уже и складки нет — то, что он высматривал в моем лице, ему понравилось.

— Что такого в моем лице?

Он убирает мне чёлку с мокрого лба, у него мягкие руки, но они не всегда такие. Эти различия я замечаю, подписываю и раскладываю по алфавиту. То, что происходит сейчас, я тоже запомню, как пример того, каким разным он может быть.