Он склоняется к моему уху и шепчет: — Что-то в твоем лице, как опознавательный знак. Как сигнал, чтобы я мог узнать тебя из толпы. Как будто так было задумано. Как будто ты ещё не родился, а уже должен был мне понравиться.
— Прошлые жизни? — спрашиваю я, поглаживая его за ухом, как кота.
— Если и так, то это единственное, что я запомнил.
Я на мгновение задумываюсь, прикидывая. Да я думал об этом раньше.
— А что, если в прошлой жизни мы были вместе, и я просил найти меня в этой?
— Тогда я сказал бы, что плохо справился. Искал слишком долго. — Он замолкает так, словно мысль его увлекла, а потом морщится. — Вот чёрт… Скажи, что это выдумка.
— Я не знаю…
— Теперь весь день буду об этом думать.
Я тоже. И о том, как он переворачивает меня на живот, чтобы трахнуть лениво и не торопясь. Я знаю, что медленный секс он не любит, а ещё ему, в отличие от меня, не нужно кончить, чтобы проснуться с утра. Кофе, зубная паста — да, но не секс. И у него не бывает стояка по утрам, это немного пугает — когда человек контролирует своё тело даже во сне. Почти не сомневаюсь, что он делает это для меня. Боже мой, какой романтический жест. Я сказал это вслух? Ну хватит хохотать.
Он вдавливает меня в кровать, меняя угол, показывая, что шутку оценил. И правда, нет ничего смешного в том, что он контролирует ещё и моё тело. Если б я писал книгу о сексе — Бога ради! — то эту главу назвал бы «анальным убийством». Описал бы несколько способов умерщвления с проникновением. Первый: проткнуть надоевшего бойфренда членом (см. схему). Возможно, кто-нибудь вооружится советом и создаст прецедент, а моё имя появится в конце каждого учебника по криминалистике.
— Я думаю о криминалистике, чтобы не кончить, — в отместку заявляю я.
Так-то. Я тоже кое-что могу.
— Со спины ты похож на Робби Уильямса.
— О, вот ублюдок!
На мою попытку вывернуться, он только смеётся, и мне приходится прикусить своё бешенство вместе с подушкой. Ну нет! Чёрта с два ему удалось меня задеть…
Блять, да какого хрена!
— Я тебя ненавижу.
— Нет, ты меня любишь, — отвечает он, слезая с меня.
— Эй, что за дела? Ты же не кончил? — мой возмущённый вопль не способен передать того охреневания, что я испытываю. Обиделся? Не хочет? Разлюбил? Заболел? От последнего варианта цепенею. Что блядь случилось?!
— Кто-то стучал в дверь, — говорит он.
***
Сейчас семь утра, он, должно быть, сходит с ума. Нет, сейчас семь утра и с ума схожу я, когда смотрю в кухонное окно.
— Живо! Одевайся! — рычу, влетая в спальню, и бросаюсь к шкафу. Все вещи с полки оказываются на полу, когда я дёргаю за первую попавшуюся шмотку, которая должна оказаться штанами. Он ловит их и футболку, в глазах — немой вопрос. Еще бы, обычно я прошу его раздеться.
— Там моя мать! За дверью!
«Ради бога, быстрее», — прошу я, кое-как натянув одежду, в дверь опять стучат. Майкрофт медлит и всё же не спеша надевает вещи, оказавшиеся моей серой тренировочной формой. Она и на мне-то висит, а на нём — подавно. Он всё ещё не торопится, просто стоит столбом, и за это я готов его убить. В панике, не знаю, куда себя деть.
Слава Богу, он отмирает. Проходит мимо меня и останавливается на пороге спальни, его лицо — с таким отправляются на войну… Господи.
— Можешь не выходить из комнаты, но не вздумай лезть в окно. И собери резинки.
Я судорожно бросаюсь делать, как он сказал, — то есть уничтожать следы того, что этот дом похож на траходром. Захлопываю дверь в спальню и слышу их голоса в коридоре. Я взрослый человек, я взрослый человек. Господи! Хоть бы не прибили друг друга!
Зная характер моей матери… Блять, что она вообще здесь забыла?! Внезапно меня пронзает мысль. Не пришла же она, чтобы…
— Мило. Так вот, где пропадает мой сын, — её голос за самой дверью. Обычно, когда она разговаривает со мной так, как сейчас с Майкрофтом, я понимаю, что пора уносить ноги, — притихнув, думаю я.
Моё сердце пытается меня убить, остальные части тела пытаются собираться на учебу, и я зачем-то сую в сумку будильник и журнал. Боже, Боже…
Мои уши как два локатора, но я не слышу ответа Майкрофта. Может быть, он вообще молчит. Я сам никогда не использовал этот трюк в разговорах с матерью. Происходящее похоже на ночной кошмар, и я зажмуриваюсь.
— А вы, значит… — не дождавшись ответа, она предпринимает новую попытку.
— Майкрофт.
— Жюстин. И где же мой сын, я так надеялась застать его здесь. Мы, видишь ли, редко видимся в последнее время. — О, этот тон.
Этим тоном она говорит с безмозглыми ординаторами, когда те косячат на операциях, доводя их до слёз. Я почти готов броситься на спасение Майкрофта.
— Он спит.
— С вами.
— Очевидно со мной, раз вы здесь, мадам.
— Как раз об этом я и хотела поговорить. Я всё думаю, что же я упустила, воспитывая его…
Выпроводи её, выпроводи её, выгони!.. Господи, Майрофт, почему ты вечно такой спокойный нихрена не к месту?!..
— Ничего, мадам, вы прекрасно его воспитали.
— Да уж, кому судить, если не тебе.