Беглец (СИ)

Мы разделяемся; он бежит до стены и теряется из виду, когда я, не сбавляя шага, захожу за угол южного торца здания. Здесь когда-то был вход, но сейчас он замурован шлакоблоками. Я, конечно, стараюсь не наделать шума, но это не нужно: снаружи, пока огибаю склад, чтобы встретиться с Джимом, совершенно пусто, и только под раскрошенной бетонной плитой меж кусков арматуры пробивается тусклый свет. Всё выходит куда элементарнее, чем можно представить, склад они выбрали случайный, плохо оборудованный, но и правда незаметный.

— Здесь вообще нет охраны, — очень тихо докладывает Джим, выглянув за угол в сторону главных ворот. — 999, северный сектор — свободен. Восточный, — он делает паузу, — свободен.

Наушник молчит, но они там всё слышат и ждут моего сигнала.

— Окто, как обстановка?

— Юг, Запад — чисто, — коротко отвечаю я, а потом добавляю «не рыпайтесь», только чтобы позлить сидящих в фургоне и спустить пар. Мы с Джимми как хороший и злой полицейский.

Я уже понял, что нас никто не встречает, он, впрочем, тоже — делает мне знаки, и я, взглянув на мерцающий фонарь у главного входа и лишний раз удостоверившись в отсутствии камер, остаюсь в тени.

Один, два, три пальца — и вот мы оба у стальной двери возле подъёмных ворот.

Он заводит руку под пиджак и кивает. Я долблю в дверь.

— Открывайте!

С другой стороны раздаются едва слышные шаги и глухой голос без особо интереса интересуется «кого принесло».

— О, твою ж мать, — паясничаю я, изображая самый ублюдочный кокни, — это Джон, доходяга Джонни, твою налево, чувак, открывай эту уёбищную дверь, у меня коробки…

Слышен лязг засова.

— Сказал бы сразу, — доносится из-за открывающейся двери.

— Да ты мне весь мозг выеб, — парирую я своим голосом; чувак не успевает ничего сделать: Джим выставляет ногу, и тот падает навзничь с пулей между глаз.

Мы вваливаемся на склад, и я успеваю подстрелить ещё одного, пока другие врубаются, в чём дело, и вскакивают с ящиков, вскинув пушки.

— Ой, ой, — сетую я, мы так и стоим двое натрое, друг напротив друга со стволами наизготове. За тем исключением, что у Джима по вальтеру в каждой руке. Он у нас это — амбидекстр. — Положите пушки, пойдёте домой.

— Кто ж тебе поверит, — отвечает один из них, очевидно главный. Даже обидно такому недоверию, я ведь пришел к ним инкогнито, что почти равноценно добрым намерениям.

Внезапно за фургоном раздается копошение — и мы с Джимом ныряем на пол. Он палит без разбора. Раздается пронзительный крик, у нас в наушниках 999 исходит на говно; я оглядываюсь, лёжа держа на мушке выползшего откуда-то из-под фургона парня с перемазанным мазутом и охуевшим от страха таблом; двоих Галл прикончил, ещё одного — ранил в бедро.

— Окто, что у вас? — орет наушник, который я тут же сдираю вместе со всеми проводами, но Джим, кажется, уже сказал, что все нормально.

— Ты, — говорю я чумазому, кивнув стволом, — выходи на свет и присоединяйся к своему другу. Живо!

Удостоверившись, что Джеймс взял на мушку и его, я могу встать и подойти к фуре. Створка контейнера приоткрыта, и можно видеть, что тот доверху забит коробками. Запах ни за что не даст ошибиться по части того, что в них, но я проверяю сам.

Кокс паршивый даже на вид, но вряд ли певичкам, и тупоголовым банкирам, и кто там еще должен был жрать эту дрянь, есть дело до того, что и откуда берётся.

Наши друзья на мушке у Джима совсем расклеились: механик, как я его обозвал, держит ладони поднятыми, на виду, и, несмотря на холод каменных стен, весь облился потом; но второму куда хуёвее в луже крови, вытекшей из простреленного бедра. Он сидит, опустив подбородок на грудь, и, если б не побелевшие костяшки сжавших штанину пальцев, я мог бы решить, что он в отключке. Парень обрит под ноль, но от линии роста волос пробивающуюся щетину прерывает бледная полоса шрама.

— Эй, он что у вас, немой? — обращаюсь к чумазому, но тот испуганно мотает головой. — Ты, — говорю я, поражённый внезапной догадкой, — подними лицо.

Джим смотрит на меня из прорезей маски вопросительно, но ничего не говорит. Подстрелыш не реагирует и надо бы ему помочь, думаю я даже с досадой, потому что надеялся хоть сегодня не марать руки, когда он всё-таки запрокидывает голову. По всему видно, что это движение далось ему с трудом. Кровь из простреленной артерии под давлением пузырится, как крошечный исландский гейзер.

— Какая встреча, — приятно удивлённый, объявляю я. — Тулип, собственной персоной. Это ты тут за главного?

Джим смотрит на него, на меня, на него и расслабляет плечи, словно это наш старый знакомый и дальше мы усядемся пить чай.

— Тулип, — говорит он, как с нерадивым подростком, — ты вообще в курсе, что тебя ищет Интерпол? Ты что забыл на острове?

Действительно, какая глупость появляться в самом полицейском государстве Европы… если, конечно, у тебя нет высокого покровителя, — тут же добавляю я про себя.

Тулип не отвечает, сосредоточенный на прижимающей рану руке, и на секунду ведёт головой в сторону, словно плывёт.

— Отвечай, когда с тобой разговаривают, — опустившись на корточки рядом с ним, говорю я.