Беглец (СИ)

Всё происходит так, что мы не слышим их ссоры, а застаем тот момент, когда — один. два. три. — четыре шага пятидюймовых каблуков оканчиваются беззвучной пощёчиной.

— Нет, стой!

Фрэнсис, схватившись за щеку, замахивается, но я успеваю влететь между ними, отхватив удар, от которого мой нос никогда не будет прежним.

Слишком быстро даже для меня. Я бью его, не целясь в мигающем свете и не защищаясь, и не успокаиваюсь даже от вида крови, только когда Грег возникает между нами и отталкивает меня, я только тогда, и то смутно, понимаю, что происходит — и хватаюсь за голову.

Он протягивает Фрэнсису руку, но тот так и остаётся на полу, под взглядами расступившихся вокруг него, тяжело дыша окровавленным ртом и смотря на меня во все глаза.

Меня заполняет это лёгкое чувство, словно всё и всех видишь впервые. Где-то на задворках сознания понимаю, что у меня шок, и пытаюсь заставить себя отвернуться; но просто не знаю, как пошевелиться, только чувствую, как подмышками стекает пот, холод которого прошибает меня насквозь.

We are forever lovers

(Мы навсегда любовники)

I just can’t take anymore

(Я больше не могу)

Где-то Джим называет мое имя; поворачивает к себе, но я не понимаю и слова из того, что он говорит, только позволяю утащить себя, орать на меня, глазеть на меня, пока по зубам не ударяет стекло и водка не жжёт язык и алкогольный штопор не вкручивает в голову мысли и те не оглушают, перекрикивая друг друга вместе со Стейси и Тейлор.

***

Грег с силой захлопывает дверцу; мы сидим в моём джипе: на заднем Тейлор обнимает рыдающую Стейси. Кто-то швырнул в лобовое банку с пивом. Капли медленно собираются и растекаются по стеклу, я включаю дождевики и дворники, чтобы хоть как-то заполнить тишину, которую уже заполнили её рыдания. В зеркале заднего вида отражается угрюмое лицо Джеймса: он смотрит в окно, задумчиво прикрыв рот рукой.

— Ради Бога, заткнись! — не выдерживает Грег, но вздрагиваю я, не в силах даже обернуться к нему. — Только твоих истерик не хватало!

— Полегче, — невыразительно прерывает Джим, после чего она, подавившись слезами, начинает рыдать с удвоенной силой.

— Извини, — невнятно тянет она, — извини меня, извини! Я не знала, что так получится, Маайк, мне так жаль!..

Если кто и должен рыдать, так это я. Единственная мысль в моей голове — я официально переступил черту. После этого уже ничего нет. После этого — уже ничего нет. Весь вспотевший от ужаса, я только и способен смотреть вперёд себя невидящим взглядом, подбирая идущую носом кровь, из последних сил убеждая: ничего не случилось, ничего, всё в прошлом.

Всё случилось в прошлом; нечего менять.

Я просто не могу поверить в происходящее. Как мы докатились до этого? Всё, что у нас было, выброшено кишками наружу на радость всем; всё, что у нас было, не могло закончиться так нелепо. В конце концов всё, что я так любил, отсырело и сгнило.

Кого отражает зеркало? Это не могу быть я, это не я! Я так любил его, у меня было столько надежд!

— Пусть плачет, — говорю я вдруг, — ей же так жалко себя, правда, Стейс? В какую же передрягу ты попала.

Конечно, не меня ей жалко, а себя — того, чего между нами уже никогда не будет. Она знает, что переступила ту же черту. Есть вещи, которых не прощают.

Она открывает дверь и почти вываливается наружу. Её долго тошнит на землю; Тейлор безуспешно порывается держать волосы.

— Вот дерьмо, — бормочет она. — Чёрт.

Джим выходит из машины и, подъехав на своем Бентли, запихивает Стейси на заднее сидение: та вырывается и успевает приложить его по лицу.

— Майк, я… Поеду с ними, — говорит Тейлор и, хлопнув меня по плечу, пересаживается в их автомобиль.

— Вот и славно, — саркастично замечает Грег. — Хорошая девочка.

Он всё-таки понимает.

За всё это время я так и не взглянул на него, опасаясь того, что увижу. Хотя хуже уже не будет. Я и думать не мог, что может быть так плохо.

Почему, почему всё обязательно должно закончиться? Почему у всего есть срок годности? Всё тухнет, скисает, объятия разжимаются, и после всего остаются пыль, и песок, и пепел, забивающиеся в складки лица сожалениями, сожалениями, сожалениями. Все обещания летят в мусор, все слова смывает в трубу, поцелуи горят на изнанке черепа, грязные, мучительные воспоминания о прикосновениях — всё, что остаётся, и даже они уходят на задний план, затухают. Всех, кого уже нет, нужно выжечь из памяти, пока в их останках не завелись черви и плесень, как случилось с нами. Я никогда не думал, что мы закончим на помойке, что с нами случится то же, что и со всеми. Мы разлагаемся, как разлагается всё живое.

Мы умираем, куда нам дорога.