Беглец (СИ)

День сменяет ночь, всегда ночь, и что бы ты ни делал, этого не изменить. Всё так, как заведено: жизнь — череда смертей, бесконечный черный на белом, слой за слоем выцветающие в серый листы, которые можно только драть и жечь, жечь, жечь. За солнцем — дождь, всегда дождь, и каждый момент счастья — лишь предупреждение перед грозой, глоток воздуха перед новой попыткой не утонуть. Я не должен был знать его, мне не стоило слушать его, видеть его, любить его. Я думал, что был достаточно осторожен, я почему-то думал, что умён — я просто дурак.

Я всё ещё могу всё исправить. Сказать — не знаю что, но моё последнее слово не должно быть таким, я не хочу, чтобы всё закончилось так…

Выскакиваю из машины — так плевать на всё, — чтобы найти его. Он все ещё там, он где-нибудь, он обязательно ждёт. Дверь за мной хлопает, а потом ещё один хлопок — и Грег орёт мне, чтобы я остановился.

— Куда, твою мать, ты пошел?!

От свежего воздуха кружится голова, и ноги, кажется, едва держат; я кручусь на месте, как юла, когда он, нагоняя, одергивает меня. Он в ярости.

— Вернись в машину, сейчас же! — кричит он, выбрасывая руку в сторону. До меня едва доходит происходящее. — Живо, иначе я затащу тебя за шкирку!

— Грег…

— Ты, грёбаный ублюдок, говорил, что любишь меня! А сейчас побежал за ним! Господи, как же меня заебало смотреть, как ты мечешься, как ты врёшь мне, как ты лежишь со мной, а мыслями — где-то там! Я же твоя игрушка! Тупица, которого так удобно трахать и который не задаёт вопросов! Ну так давай, иди, вали к нему, больше чем уверен, что он ждёт не дождется, как ты упадёшь ему в ноги!

Что встал? Если я тебе не нужен, ты свободен! Иди! Но я не собираюсь делить тебя! Этого никогда не будет! Хочешь уйти — катись отсюда, ты мне не нужен!

Он замирает, тяжело дыша. Теперь я вижу, как он устал. Как я устал, мы оба. Под ботинком вырастает спринклер, и я отшатываюсь, чувствуя себя несчастным, и мокрым, до того по-идиотски под фонтаном брызг, что хочется разрыдаться.

— Это глупо, Грег, тебе не нужно делить меня ни с Фрэнсисом, ни с кем бы то ни было. Я говорил, с ним покончено. Сколько повторять, чтоб ты понял?

— О, Боже, да ты сам себя не слышишь! Кого ты пытаешься обмануть! Все видят, что происходит, и только ты делаешь вид, что ничего нет. Что, сейчас отличный шанс выбрать, он или я — другого такого не будет, так что выбирай, Майкрофт, или, видит Бог, я сделаю это за нас обоих.

— Не будь идиотом…

— Я жду! Это ведь так просто, что ты?

— Не заставляй меня выбирать тебя, — со злостью говорю я, — здесь нет никакого выбора. И я не стану выбирать тебя как вещь, ясно?

— Это всё слова, Майкрофт, ты ведь любишь его, имей смелость признать это, — говорит он устало, почти миролюбиво, от угроз переходя к уговорам, от шантажа к манипуляциям. — Если у тебя есть, если осталась хоть капля уважения ко мне…

— Замолчи.

— Я сам решу, когда мне замолчать, и не тебе затыкать мне рот!

— А то что, может быть, ударишь меня? — спрашиваю я, потому что по его лицу видно, что он готов вбить меня в газон. — Может, вам двоим собраться и отлупить меня как следует?

— Ты бьёшь больнее, — холодно отвечает Грег, уняв запал. — Я хочу, чтобы мы всё закончили. — Он упирает руки в колени и закусывает губу. — Если… если иначе нельзя, нам стоит всё прекратить, Майкрофт, это мучение для тебя и меня. Я всегда буду любить тебя, а ты будешь любить его. Это обман не пойми для кого.

Он говорит удивительные вещи. Я — вскидываю брови.

— Вот как? Просто взять и закончить? А если я не хочу? Моё мнение тут кому-нибудь интересно?

— Придётся. Когда всё начиналось, я думал, всё будет иначе. Надеялся, что ты будешь моим, но на деле выходит, что я… взял тебя в аренду. Наверное, пришло время отдавать долги. Почему я вынужден говорить это вслух.

— Очень патетично, — «очень», думаю я, тем более что смотрю на него сквозь столп брызг.

— Есть с кого брать пример, — в тон отвечает Грег.

— Ты так ничего и не понял, — говорю я, проклиная всё на свете и не зная, могу ли я подойти ближе, не рискуя получить по морде, хотя и это меня не останавливает. Он вздыхает и складывает руки на груди. Я знаю, что похож на побитую собаку; он всматривается в моё лицо, не смаргивая капли с ресниц. Хочется протянуть руку и сделать это за него. Хочется очень на него злиться, но когда я мог?

— Чего я не понял? — тихо, но нетерпеливо спрашивает он, отступая в сторону от воды. — Я устал, Майк.