Беглец (СИ)

— Это другое. У меня, в отличие от тебя, на это нет никаких идиотских причин. У тебя есть работа, друзья, секс, деньги, но нет любовника, который тебя даже недостоин — какая жалость! Ты, может, должен радоваться, вместо того, чтобы проспиртовывать себя, как Ленин. — Майк. Майки, ну что с тобой такое? Жизнь не закончилась…

— Смысл закончился. Я… я так чувствую.

— Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь? — спрашивает она осторожно, чтобы не ранить меня и при этом не погрешить против правды. — Может быть, сейчас это кажется катастрофой, но пройдет время…

Раскрываю ладонь, заставляя её замолчать.

— Не кажется. Сейчас не кажется. Почему, ты думаешь, я пью.

— С Тейлор. Не со мной, не с Джимом — с Тейлор. Майк, твою мать, хватит скорбеть!

— Она не держит меня за дурака и не задает вопросов. Пожалуйста, Стейси, оставь нас в покое. На время. Мне нужно немного времени, чтобы привести себя в порядок. Пожалуйста.

От моих слов она смягчается.

— Только потому что я доверяю тебе и считаю, что ты способен преодолеть это. — Она уходит, мазнув по моей макушке кончиками пальцев. Я выиграл сражение, но не чувствую себя победителем.

***

Как вышло так, что даже в абсолютно пустых нас находится, за что зацепиться любви? Любовь — это инстинкт, и в каждом из нас живет женское начало. Возьми Грега и усади перед собой и долго вглядывайся в лицо, чтобы увидеть себя, в которого он влюбился. Разлей вино, вдыхая пары, и стань пьяным, и твоя любовь захватит всё. Потревоженный, бокал накренится и звон заглушит ковёр.

Прижми его к стене, выбивая дух, и вглядись в тёмные глаза — он любит тебя, как женщина любит мужчину, и сходит с ума, как мужчина берёт своё. И желание вздымается костром под порывом ветра, оставляя ожоги на коже, и обратная тяга застаёт врасплох; ты вонзаешь своё согласие как нож и вязкое сожаление растекается на холодном воздухе, заполняя собой каждую пору и трещину. Запах уксуса, пота и секса выветрится, а пока — засекай время. Любовь — женщина, и этой шлюхе не место в моей постели.

Вознеси меня выше. Втопчи меня в грязь. Согни меня так, чтобы я не встал.

Он бросает меня на кровать и, нависнув сверху, как горилла, хватает за подбородок, поворачивая к свету пожелтевший синяк.

— Где, твою мать, ты был? — рычит он, и я скидываю с себя его руки. Подтягиваюсь выше на локтях, пока он, побоченясь, решает, что со мной делать. — Неделя. Без единого звонка.

Его глаза впиваются в моё лицо двумя немигающими точками. Он это несерьёзно. Он зол, но он это несерьёзно, думаю я, виновато сглатывая. Мой взгляд блуждает по комнате без задержки на чём-то конкретном. Я не вижу его, ждущего ответа.

— Разденься, — глухо командует он.

— Я не… Я не хочу, — я надеюсь, моего открытого невинного выражения будет достаточно, чтобы он отстал. Сегодня я скверно выгляжу под одеждой. Прежде чем я отрубил того чувака, он хорошенько помял мне ребра.

— Что у тебя там? — он тянется к моей футболке и, когда я отстраняю руку, между нами завязывается нешуточная борьба, пока я не нахожу себя прижатым к матрасу, а его колено — на своих лопатках.

Он задирает футболку и шипит от увиденного; тут же убирает ногу, потому что это действительно больно. Синий — цвет любви, цвет моих синяков.

— Раздевайся, — повторяет он, закатывая рукава, и слезает с постели, чтобы закрыть дверь на ключ.

— Что ты делаешь… — упавшим голосом спрашиваю я. Рука так и застывает с краем футболки, приподнятым наполовину.

— Семь дней без единого намека на то, что с тобой. Семь дней, за которые я чуть не поседел, Майкрофт. Ты не уважаешь меня, я думаю, что пора внести ясность. Я собираюсь забрать семь оргазмов за семь дней, что ты отнял. — Догола, Майкрофт. Встань на колени и заведи руки за спину. Рука или ремень?

— Ты же это не серьёзно…

Я уже почти разделся и теперь сижу в трусах, всеми силами бровей намекая, что не оценил юмор.

— Значит, рука, — отвечает он за меня и, толкнув на живот, сдирает трусы. Я изгибаюсь, помогая стянуть их с ног. И тут же падаю, подкошенный жгучим ударом по заднице. Тяжелая рука обретает форму горящего отпечатка, я чувствую, как пульсирует след от всех пяти пальцев. — Подними зад, чтобы я видел твой член. Я собираюсь вытрахать из тебя всю спесь сегодня.

От этих слов мой член дёргается, как по команде. Я слышу, как он обходит кровать с другой стороны и матрас прогибается под его коленом. Жгучая вспышка снова обдает жаром. Он, как и я, не понимает полутонов и бьёт со всей силы.

— Мне жаль, — говорю я. — Я не мог дать о себе знать.

— О, нет, Майкрофт, тебе ни капли не жаль.

Он снова припечатывает ладонь и вся кровь с лица приливает к низу, я просто горю и прячу лицо в одеяле. Он обхватывает мой член, сильно сжимает и ведёт вдоль ствола. Демонстрирует смазку на ладони и вытирает её о покрывало рядом с моим лицом. С оглушительным шлепком на заднице вспыхивает новый слёд, перетягивающий внимание на себя.

— Больно?

— Да. Я должен просить тебя?