Беглец (СИ)

— Пожалуйста. Иначе я, чувствую, не дойду до кабинета. Я сейчас всё тебе расскажу, — уверяю я, когда он, проходя мимо, гладит меня по голове.

— Хочешь, сделаю кофе? — Вернувшись, он протягивает листок и ручку и садится рядом. По странности от него исходит тепло, тогда как мои руки — особенно правая, — заледенели и я пытался согреть их между коленей, забравшись на диван с ногами.

— Лучше пристрели меня, — устало отвечаю я, останавливая его жестом, когда он не дает взять ручку в пораненную руку. — Утром мне нужно отчитаться на работе.

— На работе.

— Четыре смерти и один труп — за это меня не похвалят, — и, когда он спрашивает, что я имею в виду, объясняю: — вещи не всегда такие, какими кажутся. То, что ты видел — чистой воды фарс, но я собираюсь воспользоваться случаем и подать свою версию произошедшего. Итак, мы знаем, что есть Стейси и некий картель, раскинувший сеть от Гонконга до Лондона. Знаем, что Тейлор долгое время жила в Азии, но о том, что она там делала, известно только со слов Тейлор и самой Стейси. Так?

Со слов, которые от начала до конца были спектаклем и ложью.

— По-твоему, какие отношения их связывали? — спрашивает он, пока я пишу, с силой нажимая на стержень.

— Они были подругами, очень близкими, до последнего времени. Всё изменилось, когда… когда Тейлор вернулась в Лондон, — доходит до меня. — Она что-то сделала, что не понравилось Стейси… вот что ей не понравилось — она потеряла связного в Гонконге! Невероятно, я потратил год, чтобы выйти на организатора сети, когда она была под самым моим носом. Встречалась с одним из наших агентов, выменивая информацию в обмен на секс… может, шантажом.

— Они могли быть в сговоре?

— Несущественно. Важно, что именно сегодня он застрелился в номере отеля. Почему?

— Возможно, ему помогли, в противном случае, посуди сам, зачем убивать себя, если можно сбежать. Подстроить самоубийство несложно, — подумав, говорит он.

— Да, но почему сегодня? Что произошло?

— Стал ненужен или собирался её выдать. Что дальше?

— Дальше она выходит из отеля, и Джеймса сбивает машина, — рассказываю я, спрятав лицо в ладонях, будто это оградит от всплывших в голове кадров. — Господи, ты видел его…

Грег терпеливо ждет, пока я приду в себя.

— Я видел всё своими глазами, он не заметил машину из-за припаркованного фургона, та влетела в него со всей дури. Он ничего не успел сделать, он её даже не видел. И, Майкрофт… Наверное, это случайность. Не верю, что она могла сделать такое с Джимом. Просто не верю.

— Нет резона убивать одного из нас, оставляя в живых другого. А как видишь, я цел. Кроме того, там, в больнице, она могла покончить с нами обоими, а вместо этого оставила мне вот это — поворачиваю руку запястьем вверх, — как будто пометив меня за то, что я виноват в случившимся с Джимом.

— Не вини себя…

— Когда я отправил тебя, то уже не надеялся найти Тейлор, по крайней мере живой. В больнице Стейси удрала от меня. Я поехал к ней домой, зная, что она станет заметать следы. Когда я вошел, дверь была открыта, кругом бардак, на полу кровь — она просто порезала вену и залила квартиру своей кровью, выставляя всё как похищение, выставив себя грёбаной жертвой, чтобы улизнуть, выставила всё так, чтобы во всём обвинили Тейлор и искали её. Взять подходящее тело, изуродовать так, что родная мать не узнает — это уже три статьи. И её нашли — спрыгнувшей с Тауэрского моста, — горько усмехаюсь я. — Она сказала мне по телефону, что её заставили, почти признала свою вину… Её самоубийство очень кстати замкнуло круг. Стейси исчезла, прихватив свои драгоценности, а та, кого за это посадят, — не выдержав вины, кинулась в воду.

— А ты не думаешь, что это спектакль, и они сговорились?

— Я уже не знаю, что думать, и да — всё зависит от того, найдёт ли полиция тело Тейлор. Но это уже не моя забота. Их судьба меня не волнует, я свое дело сделал, — ставя подпись под рапортом, отвечаю я, попутно пытаясь интерпретировать его взгляд. — Что?

— Да нет. Ничего… — уклончиво говорит он. — Господи…

Каждый думает о своём.

Меня посещает странное чувство, как будто… как будто мы остались совсем одни и, если выйдем на улицу, не встретим там ни людей, ни ветра, ни даже пустоты. В этом чувстве, страшном, тянущем сердце вниз, я нахожу и что-то интимное. Он сидит рядом, и между нами стекло, мешающее протянуть руку, и я не знаю его, и я знаю его лучше всех, самого главного человека в своей жизни, мне хочется вопить от несправедливости, хочется пойти и тоже броситься с моста, чтобы он обратил на меня внимание, хочется сделать что-то, чтобы жизнь отмерла и снова пошла своим чередом. Всё остановилось, мир, который я хотел взорвать, застыл, покрываясь инеем, — и я хочу сказать ему об этом, чтобы знать, что он чувствует то же самое! Но не могу раскрыть рта, потому что стекло не пропустит звука, а я сам, я сам — оглохну.

Потому что он не принадлежит мне, и на улицу я выйду уже без него и ничего, ничего в моей жизни уже не его забота.