Беглец (СИ)

— Майкрофт. — Он прищурился и подошел совсем близко. Очевидно, его захватила идея взглянуть мне в глаза. Я натурально поежился от внезапно охватившего холода.

Холод. Этот холод принес Олли. Мой чудо-мальчик.

Я был удивлен, даже поражен этой стремительной переменой. До этого я не знал ни жестокости, ни отчуждения, тогда как его тон сочился едва ли не ядом.

Он сказал:

— Когда мы расстанемся. Когда я уйду.

«Когда тебя не станет», — мысленно добавил я, — «Когда моя жизнь окончательно превратится в руины».

— Поеду в Нидерланды. Или в Шотландию. Куда скажут. Или пошлю всё к черту, не знаю.

Мне вдруг отчаянно захотелось взять его за запястья и притянуть к себе. Как будто то, что я произнес собственные мысли вслух, помогло поверить и абсолютно лишило надежд. Показалось, что всё моё тело охватило лишь одно желание — согреться, и я был готов на всё, лишь бы вернуть хотя бы подобие тепла. Я подавил это желание в зародыше. Я не заслужил ни тепла, ни даже оттенка любви к себе. Все мои желания и потребности гасли в одной точке — там, куда Олли направил свой равнодушный взгляд.

Так не смотрят на людей. Так смотрят на досадливые помехи, на преграды, вроде грязных офисных жалюзи, мешающих вдохнуть полной грудью.

— Ты не говорил, что собираешься уехать, — очень тихо произнес он. Тон его голоса балансировал на грани между шепотом и звенящей скрытыми мыслями тишиной.

— Я не собирался, это лишь разговоры, — сказал я, слыша себя будто со стороны.

«Ну, это точно не я. Я приготовился оправдываться? Я ровным счетом ничего не понимаю. Возьми себя в руки».

Я, Олли. Он и я, в коконе тишины.

— Теперь я должен спросить о твоих планах? — процедил я. Меня охватила злоба.

«В конце концов, именно я должен контролировать каждый миллиметр этой комнаты. Но этого не происходит», — отчаянно думал я, пока стянутое веревкой сердце пропускало удары, чтобы с каждым разом биться о рёбра все тише. Такое гулкое эхо внутри, в голове, в самой гостиной было отражением вершившегося конца. Его глаза отражали пустоту; и если б она могла звучать, была б хоть какая-то польза от того, что мое неуёмное сердце так и продолжало биться.

«Сейчас он взбесится. Давай же».

— Перейду в испанский чемпионат. Всё хотел сказать, да не было повода. Дело решённое, — он повторил мой тон будто под копирку, но сжатые кулаки выдавали едва сдерживаемый гнев.

Мне хотелось уйти. Провалиться сквозь чертову землю. Пожалуйста. Сейчас, ударь меня.

Я саркастически выгнул бровь и безумно сожалел, что в ту минуту язык тела оставался неподвластным: сам того не подозревая, скрестил руки, пытаясь отстраниться и защититься, хотя разумная часть меня и вовсе не искала защиты.

Защиты ищет тот, кто невиновен. В ином случае есть варианты.

— Я рад. Правда, хороший выбор, — сказал я достаточно мягко для того, чтобы вконец запутать себя и его.

Стремительно. Именно это я называю «стремительно».

— Сволочь. Какая же ты сволочь. Ты просто тварь, Майкрофт, — прокричал он и, завершая тираду, ощутимо ударил в грудь.

«Если делать так достаточно долго, боль уйдет».

— Я тебя не понимаю, — сказал я, отшатываясь, но не разнимая скрещенных на груди рук. — Чего ты ждешь? Я должен что? Просто скажи, и я сделаю, как ты хочешь.

Солнечное сплетение боли. Я не знал, могла ли пустота быть настолько материальной, но плотная черная завеса в груди была раздражающим, пугающим и совершенно точно мешающим фактором. Я не знал, как выглядит смерть, но это ощущение грозило убить. Был так удушающе спокоен, я уже был трупом — и это понимание лишь сгущало темную мерзость внутри.

Я не был пронизан болью, но она совершенно точно знала предназначенное ей место. Я моргнул, стараясь прогнать наваждение и чувство полного непонимания происходящего. Кто и зачем засунул меня в эту комнату, и почему я умираю, я никогда не был жив, я никогда не был счастлив…

Нечего отнимать, нечему дохнуть, как мертвое может умереть? Наверное, это странное, тягучее, а вовсе не острое, чувство и есть смерть неживого. Я мясо, мясо на выходе из мясорубки.

Боже, боже…

«Я делаю только хуже».

— Я не знаю, — прошептал Олли, отчаянно прижимая ладонь ко лбу. Его расфокусированный взгляд выдавал полное непонимание происходящего. — Я должен уйти. Да, я должен. Я должен уйти… Ты сделал то, что должен был, — он рассмеялся, — показал мне, кто мы на самом деле. Ничего не может быть? — спросил он, поднимая глаза. — Да, знаю. Это безумие.

«Он знает. Он знает». — Мои глаза распахнулись, будто впервые увидев свет. И я действительно увидел то, что наворотил — и это совсем не то, чего я хотел. Он не прав, я не хотел его боли.

— Тебе больно? — спросил я, борясь с желанием подойти ближе.

— Нет. Не знаю, — ответил он после паузы, — я не знаю. Такое чувство, что мне вживили имплант. Кажется, я не чувствую ничего. Вообще. Господи, помоги мне, Майк, сделай что-нибудь, прогони это, — он пошатнулся и оперся руками о спинку кресла.

— Извини меня. Это пройдет, должно пройти.

Он шумно выдохнул. Бесполезно — я знал, что не помогает.

— Я не хотел этого. Давай я отвезу тебя домой.

— Скажи мне. Это всегда так… пусто?