Беглец (СИ)

Часть меня жаждет разрядки. На деле же я сижу, уставившись в одну точку, и мой размытый взгляд не видит ничего из того, за что сознание, возможно, могло бы ухватиться. Меня не волнуют — правда, нет, — ни возбуждение, ни страхи, и сам я — литое изваяние, а бокал — продолжение моей так и не дрогнувшей руки. Я собран или расслаблен? Не имею представления. Секунду назад жгло в груди; несмолкаемый зуд, который, казалось, плавил кости и грозил прожечь кожу, сменился теплым, а не ледяным спокойствием качающейся на волнах шхуны. Полный штиль — что это? Затишье перед бурей, затишье после бури — что? Должно быть, перед смертью наступает момент, когда волнение заполняет до краёв и выплескивается наружу, даря долгожданный покой. Я миновал критическую точку, и теперь я собран или расслаблен, неподвижен или ленив, оглушен тревогой или исцелен. Я похож на себя или нет; пуст или полон, пуст… Я точно пуст. Совершенно верно, никогда еще неясность не была столь очевидной.

Я всё ещё слышу голоса тех, кто был здесь несколько часов назад. Это эхо с детальной точностью повторяет каждую минуту вчерашнего вечера. Я не понимаю: почему это важно? Что за крупицы смысла рассыпаны по ковру в гостиной? Это не было чем-то из ряда вон.

Это был… мой День Рождения. Обычный вечер. Теперь я вспоминаю, что именно Олли, а не я, позвал Стейси, Кэндис и Джеймса. Может быть, важно это?

Первым пришел Джим. Он казался счастливым и восторженным, повел показывать новенький мотоцикл, хвастался своей ласточкой и выглядел до безумия довольным. Его настроение, кажется, передалось и нам с Олли, по крайней мере, мой любовник не выглядел подавленным, а меня наконец отпустили муки совести.

Мы долго говорили о делах, пока пришедшая Кэндис не взяла с нас обещание не заикаться о работе хотя бы один вечер. Она притащила подарок — картину собственной кисти, — я был потрясен и польщен, и вовсе не ожидал такого внимания от одной из лучших молодых художниц Англии. Подарок понравился всем, кроме подтянувшейся Стейси. Та скептически оглядела картину и, бесцеремонно поджав губы, назвала сочетание алого с черным банальным и нежизненным.

— Не вижу динамики, — сказала она, скрестив руки на груди.

— О, брось, Стейс, — Джеймс, по обыкновению, постарался смягчить очевидно надвигающуюся бурю. — По-моему, супер, — неуверенно выпалил он, оглядываясь и ища нашей поддержки.

— Супер? Я бы сказал блестяще, — кивнул Клэнси. — Знаешь, Стейси, динамики здесь завались, — продолжил он. — Я прямо вижу, как она… эээ… двигается.

Мы так и стояли напротив водруженной на стол картины. Должно быть, всё это смотрелось комично: наши сосредоточенные лица, скрещенные на груди руки и задумчиво склоненные головы. И лишь Стейси была упрямой и безжалостной, никак не хотела изображать эксперта и буравила взглядом вконец стушевавшуюся Кэндис.

— Эта девушка на картине, — сказала Стейси после внушительно долгого молчания. — Она что, в коме? Или спит? — насмешливо спросила она.

— Я не… — забормотала Кэндис. Она выглядела такой расстроенной, что, наверное, желала провалиться на месте.

— Стейс, — одернул я, не выдержав.

— Что? Что, Майкрофт? По-моему, художник должен представлять, что и зачем рисует, или я не права? — растягивая слова, ответила Стейси. — Так она жива? Или мертва? Если последнее, то работа совсем слаба. Я не вижу крови. Это не кровь, это суррогат. Где динамика, Кэндис?

— Да что с тобой, в самом деле? Какая нахрен динамика? — взвился Олли.

Разговор все больше напоминал абсурд. Бедная Кэндис пялилась на картину, будто загнанная волком овечка. Я спрашивал себя: «Куда делась стерва Кэндис?»

— Послушай, Стейси, — начала она бесцветным голосом, — давай оставим этот разговор и эту чертову картину. Она мертва, да! — почти вскричала она, — и нет никакой динамики в смерти, тебе ясно? — последнее она произнесла, повернувшись, в лицо подруге, но тут же сникла, словно раскаявшись в своих словах. Но, надо сказать, под взглядом Стейси не устояла бы и берлинская стена.

— Стейси. — Джим предупреждающе взял её за запястье.

— Отъебись, Джеймс, ради Бога! Скажи, нет, скажи мне, — она заговорила уже спокойно, — почему вам просто не отстать от меня? Зачем было рисовать это? Зачем?! В чём твоя проблема, Кэндис?

На мгновение мне показалось, что Стейси сейчас замахнется, но она лишь избавилась от захвата и, обойдя стол, направилась в кухню. Неожиданно для меня, Олли последовал за ней.

— Ты как, — обратился я к Кэндис, — нормально? Ты же знаешь, в последнее время она сама не своя.

Она лишь горько усмехнулась и обняла себя руками, оттягивая концы локонов.

— Нормально. Да, знаю. Зато теперь, — еще одна усмешка, — я вижу динамику.

— Не возражаешь, если я уберу её? — сказал я, указывая на картину. Я тоже видел динамику — своих движений в её огромных зрачках.

— Да, конечно, — улыбнулась она.

Джеймс сидел за столом, сцепив руки под подбородком и потупив взгляд. Я спрашивал себя: «Неужели я один не понимаю происходящего?»