Беглец (СИ)

— С удовольствием узнал бы у тебя. Что с тобой творится? — Он устало потирает виски. — В последнее время ты сам не свой.

— Например?

— Ты отстраненный. Например, сейчас. Такое чувство, что тебе всё равно, что происходит в этой постели.

— Мне не всё равно, — отвечаю я после паузы.

— Вот и поговорили, — уныло заключает он.

Такой вязкой тишины этот дом ещё не знал.

Сердце пропускает удары. Я и после смерти не забуду это мерзкое ощущение тянущей пустоты. Лучше не дышать, лучше вообще замереть. Легкие раскрываются, сдавливая грудь. Пустота материальна и похожа на ментоловый дым. Ментоловый дым в полости сердца.

Подтягиваюсь к Олли и хлопаю в ладоши над его головой.

— Нашёл.

— Что? — удивляется Клэнси, смотря на меня во все глаза. Боже, как я обожаю этот восторженный, почти детский взгляд.

— Муху, которая тебя укусила, — поясняю я.

— А… — тянет он в ответ и улыбается. — Идиотик.

Сгребаю его в охапку. Идиотик — как есть.

***

— Ты будешь на матче? — спрашивает Олли, заглядывая в комнату. Пол усыпан бумагами. Посреди этого действа — я, в позе лотоса, сижу, уставившись в одну точку.

— Эй. Ты что, медитируешь?

— Нет. Лучше тебе не знать, — отвечаю я.

— Ладно, Будда, — посмеивается он. — Так ты будешь на матче?

— Нет, — говорю я без раздумий и краем глаза замечаю, что улыбка сходит с его лица. — Мне нужно работать.

— С каких пор это, — он обводит бумаги взглядом, — важнее моих игр?

— Это не важнее. Это работа.

— Не заговаривай мне зубы, — говорит он, поправляя ремень висящей на плече сумки. — Ты понял, что я имел в виду.

— Ты прекрасно справишься без меня.

— Нет.

— Да.

— Нет.

— Олли. — Я предупреждающе вскидываю бровь и поджимаю пересохшие губы.

Через мгновение он хлопает дверью.

— Я посмотрю запись! — кричу я и скептически кривлю рот.

Майкрофт-Майкрофт.

***

— Слушай. В общем, я тут подумал… — нерешительно тянет Олли.

Даже знаю что. О чём он думал и что хочет сказать. Но я не стану помогать ему — нет. Все его решения должны быть взвешены им самим.

— Я подумал, что тебе стоит… пожить отдельно какое-то время.

В ответ я комично втягиваю губы. Брови взлетают вверх. Я сознательно отказываюсь изображать подлинное удивление. Этим его не провести.

— Мы и так живем раздельно, когда один из нас уезжает, — логически заключаю я. Я не стану облегчать ему задачу.

— Да, и мне всегда хочется домой, — соглашается он после паузы.

— Но?

— Я имею в виду… Не на пару дней… На неделю… — осторожничает он, ожидая моей реакции. Я остаюсь спокоен.

— Вот как.

— Хочу посмотреть, что изменится. Ты перестал скучать.

— Нет, — говорю я, сам не зная, отвечаю ли на последнее утверждение или на предложение в целом.

— Майкрофт, — хмурится он.

Ах, вот как.

— Ладно. Всё, что хочешь. Соберу вещи прямо сейчас, — говорю я как можно спокойнее.

— Это не обязательно, — грустно усмехается он и наконец поднимает глаза, смотря исподлобья.

В мою грудь вонзается гвоздь. Или штопор.

Он подходит ближе и удивленно пялится на торчащую деревянную ручку. «Но зачем?», — задумчиво тянет он. «Думаю, стоило поступить проще. Я мог бы взять скальпель. Я мог бы помочь», — продолжает он. — «Знаешь, я всегда сгорал от любопытства, пытаясь представить, что там внутри».

«Никто не знает», — отвечаю я. Он кивает в ответ. «Никто не знает. Неужели ты собрался скрывать это? Как долго? Всю жизнь?» — не унимается он. — «Боже, я так хочу посмотреть».

«Оно полое», — говорю я. Вру я.

«Нет», — не соглашается Олли. — «То есть быть такого не может».

«Пустое», — не унимаюсь я.

«Нет. Взять хотя бы дым. Подумай сам: если есть дым, то есть, чему гореть. Я мог бы помочь».

«Помоги мне. Я хочу убедиться. Оно пустое. Плевать на дым».

Он протягивает руку и касается покрытой лаком ручки. Обхватывает пальцами, надавливает и делает первый оборот. Боже, как больно. Штопор идет с трудом и приходится приложить усилия. Он помогает второй рукой, но все же отчего-то не выходит. Это не так просто, как казалось. «Так и думал, что будет сложно,» — говорит он, стирая испарину со лба, и снова принимается за дело. Кажется, всё получается. Металл проходит кость и вгрызается в мясо. Боже. Я чувствую, как кровь отливает от лица и рук, будто стремясь к пульсирующему источнику боли. Она скапливается в груди, дышать становится невозможно, но я держусь.

Из раны тянет ментолом. Похоже на сквозняк. Серые ленты дыма рассеиваются и исчезают в воздухе. Это смягчает боль.

«Почти всё», — улыбается Олли. Его левая ладонь упирается в грудную клетку. Правая — обхватывает ручку штопора. Он тянет её на себя.

Чпок.

«Господи, Майкрофт», — растерянно бормочет Клэнси, отодвигаясь. — «Прости, я не знал».

Задумчиво смотрю вниз.

Из раны хлещет вода. Прозрачная, будто из-под крана. Ничего красного, ржавого, мутного. Она заливает футболку, стекает по штанине прямо на паркет. Я все жду, когда она остановится.

«Майк, прости», — тихий голос Олли. Он расстроен. Стоит, не смея шелохнуться, и всё смотрит на зажатый в руке штопор. На него, словно пробка, насажен кусок сердца. Это завораживает.

— «Стоило послушать тебя, Майк, ты снова оказался прав».

Стоило послушать. Но ты так хотел.

— Думаю, ты этого хочешь.

— Майк.