Интересно, что он имеет в виду. И всё? Это и есть моя характеристика? Конечно, чёрт возьми, я на нём помешан, но ему-то откуда знать?
— Что ты имеешь в виду?
Поворачивает голову. Удивлен.
— Будто ты не в курсе.
— Я хочу узнать, как видишь это ты, — отвечаю я.
— Ты преступник и надзиратель одновременно. Как плохой коп, взявший всё в свои руки. Ты что-то там говорил о свободе. У тебя её нет, — говорит он зло. Затягиваюсь, обдумывая его слова. Это серьезное обвинение. Молчаливый судья взял меня за грудки. Молчаливый приговор — не то, что выправит этот день. Не то, что выправит эту жизнь. Если он пришел, чтобы встряхнуть меня, стряхнуть с меня пыль, я останусь благодарен. В ином случае разговор не имеет смысла. Наша встреча окажется ложным знаком, обманкой, призванным запутать ориентиром. Я отпущу цепь и упаду на пол. Вот и всё. Я контролирую и это.
— Предположим, ты прав, — говорю я, глядя на воду. Мне вдруг отчаянно хочется плюнуть вниз. Слюна заполняет рот. Я так и поступаю.
— Предположим, — соглашается он.
— Тебя это злит, — говорю я, не спрашивая. — Не стоит беситься потому, что другой человек не оправдал твоих ожиданий. В конце концов, только ты ищешь свободы. Я ищу другое.
— Например? — Он поворачивает голову и смотрит в упор. Я смотрю на воду, но чувствую этот испытующий немигающий взгляд.
— Я ищу порядок, — отвечаю я. — Ты все равно не поймешь, так что не бери в голову, — говорю я, отсекая дальнейшие вопросы. Он делает последнюю затяжку и бросает окурок. Тот летит вниз, ударяется о стену и, пустив сноп искр, ныряет в воду. Я чувствую, что похож на этот рыжий фильтр. Холодная вода, где я на поверхности. Я, как и он, не достигну дна.
Тушу сигарету о бетон.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я между прочим.
— Тебе не кажется, что я то и дело отвечаю на твои вопросы? — огрызается он, запуская пятерню в волосы и зло дергая за вихры.
— Перестань злиться, — говорю я, понимая, как глупо это звучит.
Я не обращаю внимания на его негодующе нахмуренные брови, зато замечаю, что одет он вовсе не по погоде: в кожаную куртку поверх толстовки.
— Ты не замерз? — спрашиваю, желая провалиться сквозь землю. Не знаю, откуда взялась эта отеческая забота. Майкрофт, рядом с ним ты превращаешься в идиота. Я жалею, что некому отвесить мне хорошего пинка.
Он перестает хмуриться и лишь рассеянно хлопает ресницами.
— Нет, — говорит он, улыбаясь. Я спрашиваю себя: это улыбка смущения? Это гребаная смущенная улыбка?
Неожиданно меня подхватывает теплое чувство. Какой же я кретин. Я вдруг вспоминаю все, что сделал с момента нашего знакомства, и уж тут не поможет и пинок, я хренов придурок, сказочный идиот! Перед глазами проносятся кадры: заброшенная стройплощадка, наши отражения в зеркале, лужайка перед домом Олли, его сжавшая дверную ручку рука…
— Господи… Прости. Прости меня, я гребаный мудак, я…
Хватаю его за плечо, разворачивая к себе, вглядываюсь в лицо, пытаясь заметить то ли следы нанесенный мною ран, то ли тень отторжения, злости или же промелькнувшее сомнение, за которым точно, точно-точно последует прощение. Я отчего-то знаю, что он простит, не отвернется, я выгляжу так жалко и глупо, он опешил, мои пальцы сжимают плечо, я не знаю, но надеюсь, что на этот раз мои ошибки не лягут на сердце неподъемным грузом, мне так это надоело, я так устал чувствовать вину…
Боже, что за нелепую сцену я устроил…
— Стой, стой. Успокойся. Всё нормально. — Он смеётся и вскидывает руки в примирительном жесте. — Я не злюсь, я просто не могу злиться после такого. — Откровенность этой улыбки похожа на благословение и индульгенцию одновременно. — Ты ненормальный, знаешь?
— Чёрт, — бормочу я, даже не зная, на что именно. Отряхиваю пальто и хватаю оставленную на парапете пачку. — Пошли в машину.
Почему каждый раз при встрече с ним я веду себя как полный придурок?
***
— Итак, — говорю я.
— Итак, — отвечает Грег, ведя ладонью по приборной панели.
— Как ты здесь оказался?
Он молчит, обдумывая ответ, смотря куда-то мимо меня.
— Искал работу, — серьезно говорит он. — Можешь начинать смеяться.
Хмыкаю про себя. Надо же. Странная ирония, но смеяться мне не хочется. Видя мою спокойную реакцию, он продолжает:
— Понял, что всё это дерьмо. Адреналин, свобода. Пора браться за голову, — говорит он печально. Похоже, сомнения не обошли его стороной. Он, как и я, мучается несоответствиями.
— И ты решил искать работу здесь?
— Я немного знаком с морским делом, — отвечает он, почесывая в затылке. На мой вопросительный взгляд объясняет: — Мы переехали из Ньюкасла. Мой отец был моряком, так что…
— Хочешь сказать, что умеешь водить эти штуки?
Я сказал «штуки»?
— По правде говоря, это все что я умею. А, ну да. И угонять тачки, конечно.
Я невольно улыбаюсь.
— Ты не смеешься, — говорит он, хмурясь. — Почему? Я уж ждал, что ты начнешь издеваться.
— Это только твое дело, Грег. Кроме того, это всего лишь работа. Я не сужу людей за то, как они зарабатывают. Это никак тебя не характеризует.
— А ты? Кем работаешь ты?