Беглец (СИ)

Это полная дезориентация в пространстве. Это комната без окон, в которой я не увижу стены, чтобы опереться. В которой осяду на ковер, под свалившейся на плечи тяжестью. В которой весь пол окажется усыпанным песком. Это берег Уайта, это плотный туман, это я, по щиколотки в песке, пытаюсь выйти к воде. Это повисшие в воздухе капли, это июльская ночь, это оседающая на кожу духота. Это заброшенный кинотеатр, разгоряченная толпа вокруг и дексаминовый трип длиною в жизнь. Это потекшая подводка, это кожаные плечи Стейси, оброненный на стойку водопад волос, это оранжевый дым, ныряющая в проулок девушка, это звук искореженного битой металла. Это шевеление под ребрами, это ерзающий на сидении Олли, это голый Олли, «я просто глупый, извини», это рассыпанный по книге порошок, одернутая штора, белые на сером буквы. Это оборот бутылки, незапечатанный конверт, исчезающий в воздухе вензель дыма. Это жизнь, это шипение банки «Будвайзера», это пошедшая горлом пивная пена, это я, посреди пропитанных мочой газет, это та же комната до или после, это пространство без стен, это я на пыльном ковре, по щиколотки в песке, это поворот часов, это комната вверх дном, это пол на потолке, это я, я, я…

Пыль в воздухе, в глазах, на полу — повсюду. Я на коленях, мои пальцы погружены в серую муку, я откашливаюсь, стираю выступившие слезы, ладони утопают в пыли, я ищу, я не знаю что ищу. Где-то здесь, что-то важное, ответ на вопросы, эта комната, если это вообще комната, — в ней зарыт секрет. Передвигаюсь на ощупь, шарю руками, тянусь вперед, нахожу. Кость. Легкая, безжизненная, с грубой поверхностью, я хочу взглянуть, сжимаю в ладони, — но она рассыпается в прах. Я чувствую, как пыль проходит сквозь пальцы, раскрываю ладонь, она ссыпается вниз. Верчусь на месте, зарываюсь в муку, нахожу еще одну кость, но её постигает та же участь. Внезапно комнату трясёт, потолок переворачивается, и я падаю вниз. Приземляюсь на подушку из пыли, не могу раскрыть глаз, меня засыпает слоем праха, я вдыхаю пыльный воздух и захожусь кашлем. Захожусь смехом, потому что эта комната — берег Уайта, и эта пыль — песок, я протягиваю руку и хватаю находку, тяну на себя и, когда комната переворачивается, не падаю, я вместо якоря, я держусь за свешенную с потолка цепь, я спасен, я проваливаюсь вниз, цепь открывает люк и сверху обрушивается вода, «я идиот», — думаю я, прежде чем отпустить ржавые звенья и захлебнуться…

Зажигалка. Точно.

Собираюсь открыть рот, чтобы остановить направляющегося в мою сторону парня. Но это не нужно. Он и так останавливается. Он и так видит меня.

А я прекрасно вижу его. Стоит, засунув руки в карманы, смотрит на меня, решая. Ещё мгновение, и он отвернется, направляясь прочь. Ну же, Майкрофт. Ты вместо якоря.

Я чересчур преувеличиваю собственную смелость. Я трусоват, хотя и люблю думать, что это не так.

Не решаюсь позвать, лишь делаю знак рукой. Не знаю почему, мне отчего-то нужно, чтобы он подошел. Я чувствую, что был несправедлив. Я чувствую свою ничтожность, трусость; не люблю тех, чья искренность обнажает мои недостатки, но если он не подойдет, я сам догоню его. Сейчас мне нужна эта лакмусовая бумажка. Пусть он покажет, как низко я пал.

— Привет. — Он подходит совсем близко и щурится, вглядываясь в мое лицо, будто пытаясь высмотреть перемены. Я тоже ищу перемены. Всё те же взъерошенные вихры, тот же пронзительный, щемящий взгляд широко распахнутых глаз.

— Привет, — уныло отвечаю я, хлопая ладонью по бетону, предлагая присесть. Он садится по правую руку, точно туда, где той ночью сидел Фрэнсис. Это неправильно. Так не должно быть, это чужое место; меня передергивает от отвращения к самому себе, но просить пересесть было бы глупо.

И он не смотрит на меня. И молчит, упрямо.

— Давай покурим, — выпаливаю я. Он поворачивает голову и окидывает насмешливым взглядом. В темных глазах, на губах — усмешка; я съеживаюсь, ощущая себя маленьким и глупым, будто попав на молчаливый суд, где он оценивает каждый мой поступок начиная с зачатия. Неловко.

— Давай, — говорит он, но я тут же, одновременно с ним, перебиваю:

— Я хотел извиниться.

— Вот как? — спрашивает он, поднося сигарету к губам и смотря на нее, а не на меня. — Что вдруг?

Морщусь, как от пощечины. Он поджигает мою сигарету и раздумывает сидеть. Соскальзывает вниз и отворачивается, нагибаясь через парапет, по-детски свешивая руки за бетон.

— Знаешь что, — говорит он, сделав затяжку. Я сижу вполоборота, опустив голову, наблюдая за движениями грубых пальцев. Он продолжает: — Я и так все понял. Тебе не нужно переступать через себя, выдавливать скудные извинения и всё такое.

Моргаю. Похоже, он действительно понял больше, чем я предполагал.

— Я не воображаю, что знаю тебя. Но кое-что я вижу, — говорит он.

— Что же? — спрашиваю я, соскакиваю с парапета и повторяю его позу. Стою, навалившись на бетон, ожидая его ответа, но он молчит, молчит, молчит. — Грег, — зову я, и он раздраженно дергает головой, будто звуки его имени стали досадной помехой на пути кружащих в голове мыслей.

— Ты помешан на контроле, — отвечает он погодя.