Беглец (СИ)

Открываю рот для ответа, но так и замираю, не проронив ни слова. У меня в запасе арсенал тупых ответов и ни одного правдивого для него. Он вскидывает брови.

Я художник. Гребаный портретист без работы, поэтому вооружился кистью и крашу листья в неестественный ярко-зеленый цвет. Вот кем я работаю. Вот мое предназначение.

— Я редактор, — говорю я после паузы.

— Редактор чего? Что ты делаешь?

— Исправляю романы. Переписываю неудачные места, делаю пометки и возвращаю авторам, — задумчиво протягиваю я.

— Сидячая работа, — удивляется он и выглядит, мягко говоря, неубежденным. Пора уже придумать нормальную легенду.

— Что-то вроде того, — хмыкаю и тут же перевожу тему: — Что ещё ты умеешь? Кроме лодок и машин, имею в виду.

— Эмм… Я хорошо стреляю. — Видя мое недоумение, он поясняет: — Из лука. Знаешь, меня чуть не взяли в сборную, — ухмыляется он, скорее печально, чем радостно. — Но я как обычно всё похерил. Ещё один бесполезный талант.

Постукиваю по рулю, обдумывая его слова. Я уже понимаю всю нелепость ситуации; наше знакомство, наша встреча и мы сами представляются мне самым абсурдным из абсурдов. Это чушь, которую несут с серьезным лицом. Это смех судьбы, это курица, которой не взлететь, это атеист, размышляющий о Боге в прокуренном насквозь пабе. Это я, Майкрофт Холмс, в обтянутом кожей салоне, это свисающая с потолка цепь.

— У меня есть предложение. Пообещай, что выслушаешь.

— Хорошо, — на его лице забавная смесь удивления и настороженности.

— Я знаю, где пригодятся твои таланты.

Он смотрит недоверчиво, но я чувствую распирающий его интерес и улыбаюсь.

— Не думал устроиться в полицию?

— Что? — он открывает и закрывает рот, словно выброшенная на берег рыба. — Спятил? Не говоря о моих убеждениях, кто меня возьмет, с моим прошлым?!

— С каким прошлым? — насмешливо спрашиваю я. — Ты чист, как гребаный небожитель. Кстати, что не так с твоими убеждениями?

Он вспыхивает.

— Ну, знаешь, Майкрофт, ты превзошел сам себя. Уму не постижимо, более идиотской идеи не мог предложить даже я. В полицию! Стать гребаным бобби, мне! Издеваешься?

— Я ведь говорил, это всего лишь работа. Просто подумай. Ты жаждешь адреналина, справедливости, свободы. Последнее, разумеется, я не гарантирую, но, как понимаешь, иногда приходится жертвовать. Ты умен, смел, пронырлив, в отличие от тех, кто служит в Ярде. Чем не вариант, — говорю я серьезно.

— Ты точно спятил… — неверяще протягивает он. — Сумасшедший. Я же ничего не умею!

— Научишься, — говорю я немного жестко.

Он смиреет и отворачивается, вглядываясь в пейзаж за лобовым стеклом.

— Идиотизм.

— То, что сегодня кажется идиотизмом, завтра может сойти за дельную идею. И наоборот. Я не настаиваю и не жду, что ты согласишься. Просто подумай, — произношу я, доставая визитку.

— Что это?

— Мои контакты. Хотя ты, конечно, можешь завалиться ко мне домой…

Он фыркает.

— Вот мой домашний номер. — Наспех записываю цифры на обороте карточки. — Позвони, если надумаешь. Устрою тебя в академию.

Он прячет визитку в карман.

— А что должен делать я? — спрашивает, насупив брови.

— В смысле?

— Ты помогаешь мне, а что взамен?

— Ничего. — До меня даже не сразу доходит, что он имеет в виду, настолько неожиданным оказывается вопрос.

— Благотворительность? Так не бывает. В чем подвох? — Он сверлит настороженным прищуром глаз.

Мне становится жаль. Жаль этот мир, в котором ничего не бывает просто. Просто так. Помочь кому-то. Почему нет?

Знакомься, Грег. Майкрофт Холмс, хренов гуманист, наивный альтруистичный болван. Именно это написано на моей визитке. Да нет, конечно. На ней ничего, кроме имени.

— Взамен ты пообещаешь хорошенько всё обдумать. Идёт? — Улыбаюсь.

— Хорошо, — обескураженно кивает он.

— Вот и славно. Куда сейчас? Я отвезу.

***

— Вот здесь я и живу, — печально говорит он, когда мы подъезжаем к его дому. Я понимаю, что он стесняется того, что я стал свидетелем… чего, собственно?

Никак не комментирую его слова, хотя вижу, что ему это нужно.

Он отчего-то останавливает взгляд на моих перчатках. Я не выдерживаю:

— Послушай. Если ты думаешь, что место, где ты живешь, имеет для меня хоть какое-то, самое мизерное, значение, — то ошибаешься. Это всего лишь дом. Четыре стены. Не вижу, как он отличается от любого другого.

— Не говори ерунды, — ощетинивается он.

Хмурюсь, стягиваю ставшие ненавистными перчатки и швыряю их на панель.

— Так лучше? — цежу я.

— Дьявол, прости. — Он выглядит виноватым. — Просто по одному взгляду на тебя ясно, из какого ты теста.

Здорово. Я мысленно умоляю его заткнуться, иначе сегодняшняя наша встреча снова закончится моим бешенством. Не он ли выговаривал мне за то же самое тогда, на стройке?

— В конце концов, — говорю я спокойно и киваю на дом, — ты даже не выбирал его. Даже эти шмотки, — цепляю воротник его куртки, — говорят о тебе больше, чем дом, машина или то, чем ты занимаешься.

— Почему? — не понимая, хмурится он.

— Потому.

Хочется прикрикнуть на него, сказать, что кое-кому в этой машине стоит повзрослеть, но сдерживаю себя. Всего должно быть в меру, особенно идиотизма.

— Когда-нибудь ты поймешь, — говорю, не сомневаясь, что задеваю его.