Бегство. Документальный роман

Пока меня не было в Москве, родители познакомились и подружились с Вайяттом Эндрюсом, восходящей звездой американской тележурналистики. Эндрюс возглавлял московское бюро телеканала CBC News. В 1986—88 годы он вел репортажи из СССР, рассказывая о перестройке и гласности, о Чернобыльской катастрофе, а позже – о саммитах Рейгана и Горбачева. По-русски он не говорил, но журналистом был проницательным, и, в отличие от некоторых иностранных репортеров, с которыми мы уже сталкивались в Москве, не просто отбывал повинность. После работы в Москве Эндрюсу предстояло освещать работу Госдепа США и Белого Дома, и теперь, когда я временами вижу его на телеэкране, поседевшего, но с тем же остроумным блеском в глазах, то сразу вспоминаю наш последний год в России. Итак, пока я колесил по югу России, Эндрюс провел с моим отцом интервью в прямом эфире канала CBS. Поводом послужило открытие Восьмого Съезда Союза писателей СССР 24 июня 1986 года в Москве. Оказывается, 23 июня я ехал в запыленном экспедиционном автобусе по степи к Пролетарскому водохранилищу, а отец тем временем отправил открытое письмо делегатам Съезда писателей. В тот же день Эндрюс и его команда записали интервью с моими родителями прямо во дворе здания Союза писателей. Отец зачитал свое открытое письмо съезду, мама перевела текст на английский, а потом они ответили на вопросы Эндрюса. Фоном для интервью служил памятник Льву Толстому, символу русской писательской совести. Отец говорил об остракизме и литературной изоляции, о том, что подвергался преследованиям за гарантированные советской конституцией права человека.

– Там была съемочная группа CBS, шла прямая запись, поэтому ублюдки не посмели нас тронуть. На сей раз, – рассказывала мама, когда мы подъехали к дому. – Может быть, надежда все-таки есть?

Из-за длительной экспедиции я пропустил еще одно важное событие: визит раввина Харви Дж. Филдса и его жены Сибил, которые побывали в Москве в июле 1986 года. Рабби Филдс тогда состоял старшим раввином Wilshire Boulevard Synagogue в Лос-Анжелесе, одной из крупнейших синагог в США, расположенной на знаменитом Бульваре Уилшир. Кроме того, он много лет был активистом движения в защиту советских евреев. Хотя формально Филдсы находились в Советском Союзе в туристической поездке под опекой «Интуриста», по сути они приехали с важной миссией – повидаться с семьями отказников. С моими родителями Филдсы виделись дважды. Между ними еще до личного знакомства была особая связь: Харви и Сибил дружили с художником Давидом Шариром, тель-авивским двоюродным братом моего отца, и его женой Гилой. Раввин Харви Филдс был выдающимся деятелем реформистского иудаизма в Северной Америке. Его имя стояло на каждом экземпляре «Врат молитвы» и «Врат покаяния», двух главных молитвенников реформистского движения. Он был видным комментатором Торы и одновременно ученым, эссеистом, обладателем докторской степени в области дипломатической истории. Я познакомился с Харви Филдсом и его женой уже в Америке, и мгновенно понял, какая это яркая личность и почему мои родители тогда, в 1986 году, говорили о встречах с Филдсами как об «электризующем общении».

Харви и Сибил Филдс моментально вошли в наши дела и подключились к акциям наших друзей и коллег в Америке. Филдсы задействовали конгрессменов, сенаторов, представителей литературных и артистических кругов, известных ученых, – и все эти люди добивались нашего освобождения. В 1986—1987 годах в числе американских политиков, которые лично обращались к советским властям с просьбой выпустить нас из страны, были сенатор Клейборн Пелл из Род-Айленда, конгрессмен Бенджамин А. Гилман из Нью-Йорка и другие. Впрочем, поддержка, которую мы получили от раввина Филдса, состояла не только в том, чтобы задействовать влиятельных политиков и где-то на высшем уровне достучаться до советских властей. Филдсу будто бы удалось соткать вокруг нас некое подобие политического защитного кокона, застраховать нас от преследований.