Бегство. Документальный роман

В этом помещении, битком-набитом студентами МГУ, я был, пожалуй, единственным, кто слышал о документальном фильме «Русские уже здесь» еще до того, как его показали по советскому телевидению. Мы с родителями знали об этом из писем друзей, живших в Америке. Фильм впервые показали на американском канале PBS («Общественное Телевещание») в 1983 году, и он вызвал волну протеста у эмигрантов из СССР, обвинивших создателей фильма в предвзятости. О фильме спорили на страницах эмигрантской печати, и один наш вашингтонский друг, бывший москвич, вложил в письмо вырезку из нью-йоркского «Нового русского слова». Конечно же, эмигрантов третьей волны особенно возмущало то, что в фильме они изображались беспомощными, безвольными и неблагодарными, неспособными вписаться в американское общество и оценить американские «свободы» и «ценности». Итак, я в общих чертах представлял себе, о чем этот фильм, и вот теперь передо мной на телеэкране разворачивались истории эмигрантов, затерявшихся в безвременье – между советским прошлым и американским настоящим. Где-то в квартире на Брайтон-Биче унылые пожилые еврейские женщины смотрели запись старого советского фильма, рыдая и утирая слезы. В фильм вошло интервью с поэтом Львом Халифом, с которым мой отец приятельствовал в 1960-е годы. Халиф начинал в поэзии как протеже знаменитого турецкого поэта Назыма Хикмета, коммуниста, политического эмигранта, постоянно жившего в СССР с 1951 года и до смерти в 1963. Сам Халиф, наигравшись в официально-дозволенные игры советского левого искусства, в 1977-м году перебрался в США. В фильме Халиф с горечью говорил о том, что в СССР его стихи «хоть в КГБ читали», а в Америке они просто никому не интересны. Такой портрет русского поэта в Америке – никому не нужного, отвергнутого, лишенного читателей – меня особенно покоробил, ведь Халиф был ровесником отца, знакомым нам человеком, которого я помнил по раннему детству. Халиф был реальным, а не каким-то абстрактно-отвлеченным «советским эмигрантом». Я не узнал на экране других писателей из третьей волны эмиграции, Сергея Довлатова и Константина К. Кузьминского, которые сетовали на равнодушие американцев к культуре вообще – и к русской культуре в частности. Я не запомнил всего, о чем говорили герои фильма в показанных на экране интервью. Но я до сих пор отчетливо помню, с каким пренебрежением в закадровом комментарии говорилось об эмигрантах из СССР.

Вообразите мизансцену. Молодой отказник, который скрывается под изношенной маской рядового советского студента, вкушающего заслуженный отдых после трудового дня на колхозных полях родины. По телевизору показывают выпущенную в Америке документальную чернуху, которая встроена в советскую передачу о жизни советских эмигрантов за границей. В «комнате отдыха» нас собралось человек двадцать пять, и, когда показывали старух, рыдающих в темной бруклинской квартире над записью советского фильма, сразу несколько моих однокурсниц заплакали. Помню слезы и дрожащие губы Оли Борщ, моей сокурсницы из Владимира. Пропаганда работала – я в который раз убедился в этом собственными глазами. Телепередача внушала массовой советской аудитории: смотрите, как несчастны наши бывшие сограждане, уехавшие за границу. Лживая «камера» продолжала «смотреть в мир»… Мои однокурсники все чаще оборачивались на меня, единственного среди них еврея, и в их глазах была не враждебность, но жалость. Я себе сидел в «комнате отдыха», прихлебывал сладкий чай и притворялся, будто понятия не имею, о чем идет речь в телепередаче. Еврейская эмиграция? Впервые слышу. Отказники? А это кто такие? Брайтон-Бич? Это где? Дважды двойная жизнь…

В октябре я вернулся в Москву и возобновил научную работу в группе профессора Самойловой. К счастью, она не требовала от меня чрезмерной эмоциональной вовлеченности и с уважением относилась к моим литературным делам. Знала ли Самойлова о моих отношениях с режимом? Она ни разу не затронула тему еврейской эмиграции и отказников, а ведь именно тогда эту тему начали публично обсуждать в советском обществе. Я приходил к Самойловой в кабинет раз в две недели, показывал накопившиеся выписки из научной литературы. Мы обсуждали ход работы над моим курсовым научным проектом, посвященном эволюции почв в Кулундинской степи.