Бегство. Документальный роман

Тогда я не знал и не мог знать, что эта поездка в Ленинград окажется последней перед отъездом из России. В январе 1987 года, во время студенческих каникул, когда мы с Максом отдыхали в Подмосковье, впечатления от поездки в Ленинград вылились в цикл из трех стихотворений. По утрам я катался на лыжах, а потом валялся и сочинял, а Макс тем временем читал в русском переводе толстенный роман Томаса Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел». По вечерам мы ходили на танцы в главный корпус дома отдыха и предавались обыкновенным каникулярным развлечениям. В сочиненных тогда стихах о Ленинграде я воображал себя американским журналистом, пришельцем, который вникает в жизнь советских студентов, чтобы понять, чем они дышат и как воспринимают мир. В стихах фигурировала «девочка в полупальто» и «друг в запотевших очках». За этими образами стояли М.Е. и Макс Муссель, но они изображены с большей степенью остранения. Только позднее, уже прожив в Америке некоторое количество лет, я понял, что это были стихи о расставании еще до самого расставания, прощальные стихи еще до прощания и разлуки:

…в этом вращенье
и мы затерялись на миг
и не заметили,
то ли старик выпустил рыбу в канал,
то ли птицу в рукав
и пропал

а театральная площадь тонула

а девочка в полупальто
по губастым камням мостовой не заметив

⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ прощанья

рассыпала ноты
⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ прощенья.

Сегодня, когда я перечитываю эти ленинградские стихи зимы 87-го – в оригинале и в собственном переложении на английский, – меня больше всего удивляет почти полное отсутствие мрачной советской действительности:

это игры ручного осеннего божества
это мы им поддались, стряхнув привокзальное
⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ облако,
это девочка нам не спросив завязала глаза
под полой припасённым обрывком тумана
отверсто туманное око

Время действия не указано, признаков эпохи в стихах нет, и, если бы не упоминание о ленинградских улицах и не описание съемочной площадки, то и не определишь, что описываются позднесоветские годы.

Русский еврей, эмигрант, проживший уже тридцать лет без России, я до сих пор поражаюсь тому, что в этих стихах зимы 1987 года слышны не только «ноты прощания», но и «ноты прощения». О чьем прощенье – и за что – я думал тогда, прощаясь со страной первой любви?

Интерлюдия. Внутренние рецензии

Пока я пытался пристроить свои стихи в советскую периодику, меня не оставляла и другая идея фикс, – издать их отдельной книгой. После возвращения в Москву с «картошки» в конце сентября 1986 года я вернулся к составлению сборника стихов. Сначала я назвал предполагаемый сборник «Конец августа», а позднее переименовал его в «Табун над лугом», по названию поэмы о степи и лошадях. Первым делом, по логике вещей, я решил обратиться в издательство «Молодая гвардия», где был целый отдел по работе с молодыми авторами. Точнее было бы сказать «с молодыми и молодящимися», потому что в Советском Союзе литературную молодость определяли произвольно, и порой она затягивалась надолго, так что литераторов за тридцать в некоторых случаях все еще причисляли к «молодым». Отдел занимался не только выпуском авторских сборников, но и так называемых коллективных изданий, где под одной обложкой соседствовали первые книги четырех-пяти авторов.

В октябре 1986 года я договорился о встрече со старшим редактором «Молодой гвардии» Галиной Рой, пышной дамой с тихим душистым голосом. Чуть ли не перед каждой фразой Рой с опаской оглядывалась. Она поинтересовалась, где я учусь, и, похоже, ей даже пришлось по душе, что перед ней не очередной «гуманитарий» и не питомец Литературного института, где пестовали (а чаще всего портили) будущих профессиональных литераторов. Рой забрала мою рукопись и отнесла ее куда-то наверх, чтобы ее «зарегистрировали», как полагалось в те времена. Она пообещала, что свяжется со мной через полтора-два месяца, когда будет готова внутренняя рецензия. Когда я уходил из редакции, какая-то часть моей души ликовала от надежд на близость публикации – та самая область души, которая и до сих пор отказывается верить мудрости коллективного опыта.