Бегство. Документальный роман

В конце января 1987 года театральный коллектив, состоявший в основном из отказников, предложил моему отцу сочинить пуримшпиль. Этой неофициальной труппой руководил харизматический режиссер по имени Роман Спектор. Спектору было за тридцать; высокий, жилистый, с копной непокорных черных кудрей, курчавой бородой и сверкающими антрацитовыми глазами. Режиссер и его труппа обратились к моему отцу, потому что он был профессиональным литератором с опытом театральной работы, старым отказником, автором романа-эпопеи о еврейском Исходе из СССР, поэтом, не раз писавшим тексты для эстрады. Помню, как Спектор и два ведущих актера труппы впервые пришли к нам домой. «Нам нужно нечто большее, чем просто русифицированный пересказ библейской истории Пурима, нашпигованный песнями на идише и иврите», – сказали они. И действительно, такого рода пуримшпилей-пересказов существовало немало, это был заезженный вариант. А труппе Романа Спектора хотелось поставить новый, оригинальный пуримшпиль, пропитанный политическими реалиями, дышащий перестроечной Москвой 1987 года. «Вот тогда наша постановка будет отличаться от всех остальных, которые подпольно идут в городе». Спектор и его соратники попросили отца написать искрометный, злободневный текст. Спектор упомянул странствующие труппы итальянской комедии дель арте, приезжающие в очередной город. Сначала они выясняли все самые свежие местные новости, в том числе и политические, а потом в костяк пьесы быстрехонько вписывали факты, слухи-пересуды, детали местного колорита. Зрители смотрят – и узнают самих себя. Подобного эффекта желали Спектор и его коллеги: чтобы в пуримшпиле говорилось и о горбачевской политике, и о настроениях, витающих среди отказников. Отец отнесся к пожеланиям Спектора очень серьезно – так, будто к нему обратилась не полупрофессиональная неофициальная труппа, а один из ведущих московских театров. Пуримшпиль он написал в рекордно короткий срок, за две недели, и труппа сразу же приступила к репетициям.

Мне невероятно повезло. Судьба подарила мне возможность наблюдать изнутри за тем, как создавался «наш» пуримшпиль. Пока отец писал пьесу, мы почти каждый день обсуждали с ним ход работы. Отец с самого начала решил сдвинуть и расширить исторические рамки и перенес действие пьесы из древней империи Ахменидов в некую вымышленную тоталитарную империю, переживающую болезненное рождение реформ. Да, разыгрываемые на сцене реформы несколько напоминали ранний период перестройки Горбачева, но отец так изобретательно смешал реалии современной Москвы и древних Суз, что тогдашние зрители отдавались театральному зрелищу, не забывая о реальности отраженного в спектакле. Мне в отцовском пуримшпиле больше всего остального нравились частушки, которые он сочинил для царицы Вашти (предыдущей жены Ахашвероша) и для злодея Амана. На импровизированных сценах московских квартир герои пуримшпиля распевали частушки или в сопровождении клезмерского оркестра, или просто под гитару. В сочиненных отцом частушках и куплетах оживала недавняя история об избиении еврейских женщин на центральной улице Москвы. Пожалуй, самой смешной была частушка про известного американского телеведущего Фила Донахью, который приехал в Москву в январе 1987 года, чтобы отснять несколько эпизодов для своей телепередачи. На потеху всем – особенно отказникам, открыто бросившим вызов советской системе – Донахью тщетно пытался отыскать светлую сторону в любом поступке властей.