Бегство. Документальный роман

Расставание с друзьями, большинство из которых были убеждены, что мы больше никогда не увидимся. Я ведь не просто уезжал за границу, я переносился в другую вселенную. Я хотел с каждым из друзей пообщаться наедине, чтобы это прощание запомнилось. Мы ходили в музеи, на концерты или просто гуляли по цветущим бульварам. Как-то майским вечером я отправился в театр со своей доброй приятельницей, скрипачкой Властой Д. Я познакомился с ней на втором курсе через друзей-музыкантов Диму Ковалева и Машу Баранкину, вместе с которыми Власта училась в Мерзляковке. Дима (Димитрий Перец) теперь известный музыкант, а вот нашей Машки-Барашки не стало в феврале 2014 года. Несколько раз мы с Властой ходили на свидания, а потом я уехал в летнюю экспедицию, осенью 1986 года мы снова встретились, но уже как старые друзья. Власта, наполовину чешка, наполовину русская, синеглазая и улыбчивая, с длинной соломенной гривой, не разлучалась со своим скрипичным футляром. Умница, человек большого внутреннего такта, Власта не задавала вопросов, на которые я не смог бы ответить без недомолвки. Я пригласил Власту в театр «Современник», в те годы один из лучших драматических театров в Москве, расположенный на Чистых прудах. «Современник» возник в 1960-е годы, отпочковавшись от МХАТа. Сами обстоятельства, при которых я в последний раз в той жизни ходил на спектакль в «Современник», были необыкновенные. Да и пьеса была необычная для советского театрального репертуара: «Случай в Виши» Артура Миллера. Уже много лет спустя, когда я уже стал читать в Бостонском Колледже сравнительный курс по еврейской литературе России и Америки, я оценил эту пьесу Миллера гораздо выше его других пьес, включая и знаменитую «Смерть коммивояжера», и «Испытание огнем и мечом». К маю 1987 года я посмотрел только постановку «Цены» Миллера, если не ошибаюсь, у Товстоногова в ленинградском Большом драматическом театре. Вот что мне было тогда известно о Миллере: один из величайших американских драматургов, еврей, был женат на Мэрилин Монро и открыто выступал против притеснения свободного искусства в СССР. С 1970 года пьесы Миллера в СССР находились практически под запретом. Что же касается «Случая в Виши», изначально пьеса была поставлена в 1967, год моего рождения, легендарным кинорежиссером советской «новой волны» Марленом Хуциевым. Власти отправили постановку «на полку». И кот прошло двадцать лет, и постановка «Случая в Виши» увидела свет весной 1987 году, когда ее обновил и выпустил режиссер Игорь Кваша. В столице, где почти на любую мало-мальски интересную театральную постановку было не достать билеты, «Случай в Виши» был одной из самых громких новинок театрального сезона. Заполучить билеты нам помог замечательный актер Валентин Никулин, и до меня спектакль уже посмотрели родители.

С первых минут становилось понятно, что состав подобран феноменальный. Казалось, что актеры играют будто в последний раз, с какой-то отчаянной отдачей. Кваша, режиссер, играл роль Ледюка, еврея, врача, бывшего боевого офицера во Французской армии. Голос Ледюка (французская фамилия Leduc намекает на внутреннее благородство этого персонажа) был в пьесе Миллера голосом совести. Геннадий Фролов играл майора вермахта, который исполнял смертные приговоры, но исподволь терзался поползновениями совести. А Валентин Никулин блистательно исполнил роль австрийского князя фон Берга, любителя музыки и юных еврейских музыкантов, жившего в эмиграции на юге Франции. Я до сих пор помню, вернее, представляю фон Берга именно таким, как Никулин, – высоким, худощавым почти до изможденности, с изящными чертами лица и мелодичной речью. Не знаю, что думала моя приятельница Власта, славянка, пока на сцене разворачивалось действие пьесы, но помню, что ближе к финалу я повернулся и увидел в глазах своей спутницы слезы. Фон Берг в этот момент как раз предложил еврею-врачу свой пропуск, чтобы спасти его, а самому остаться в коридоре перед кабинетом допросов, из которой евреи не возвращались. Пьеса была посвящена уничтожению евреев и ромов во Франции во времена нацистской оккупации, и она задела меня за живое. Слишком многое в этой пьесе напоминало наше положение, положение отказников, положение советских евреев. Да, конечно, пьеса Миллера – о военном времени, о Шоа, о самопожертвовании и самоотречении, о сопротивлении, коллаборационизме и истинном товариществе. Как отточены были жесты и интонация Никулина, когда его фон Берг крикнул немецкому «профессору» расовой антропологии: «Руки прочь!» (в оригинале, «Hände weg!») Руки прочь, не прикасайтесь ко мне, я не один из вас. Я сидел в зрительном зале и думал: Многие ли из русских аристократов крови и духа смогут сказать «я не один из вас» советским «профессорам» -проповедникам антисемитизма?